Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В центре рассказа В. Шукшина «Космос, нервная система и шмат сала» два героя - старик Евстигнеич и его квартирант Юрка. Юрка - восьмиклассник. Он приехал из соседней деревни, чтобы закончить здесь десятилетнюю школу, потому что в его деревне «десятилетка» отсутствует. Жизнь Юрки нелегка. Его мать одна воспитывает четверых детей, и помочь сыну она ничем не может. Но Юрка старается. Для того он и терпит все невзгоды, для того и сидит долгие часы за уроками, чтобы отучиться, стать человеком, окончить мединститут, помогать матери. Интересный, народный характер показывает Шукшин в образе Евстигнеича. Старик хитер, жаден. «Он вообще скряга отменный», - замечает о нем автор. Ему многого жаль для самого себя. Страдая от похмелья, от так и не покупает дополнительную выпивку. Не потому что его вразумили Юр-кины наставления, а потому, что «жалко денег» . Целый день изводит Евстигнеич Юрку своими стонами. Старик ненавидит своих детей за то, что те не стали жить в деревне, выросли и уехали в город. Как в храм, спускаясь в полный продуктами погреб, Евстигнеич ругает сына и дочь чертями. Ему непонятно, почему их не привлекло в деревенской жизни даже такое изобилие. Для него это главное мерило счастья. Жадность Евстигнеича переходит в душевную черствость, когда речь заходит о Юрке. Мальчик беден, он недоедает, а «старик вроде не замечает Юркиной бедности, берет с него пять рублей в месяц» . Если же у квартиранта кончаются продукты, Евстигнеич дает ему, но только в долг и только после того, как долго ходит вокруг да около, «косится» , раздумывает. Когда Юрка сообщает Евстигнеичу, что хочет стать хирургом, тот удивляется и сразу делает предположение: «Што, они много шибко получают, што ль? » Ничем иным какая-либо профессия, по Евстигнеичу, привлекательна быть не может. Вот водителем, например, быть очень даже почетно, потому что можно много «зашибать» да еще «приворовывать» . Материальное благосостояние для старика - главная жизненная ценность, и никаких нравственных преград к его обретению для него не существует. Евстигнеич не верит в бога. Он предлагает не молиться ради благодати, а работать, добывая ее. Но коллективной работы, работы для других, общества старик не признает. Он индивидуалист. Евстигнеич малограмотен и испытывает огромный интерес к Юркиным занятиям. Его интересуют вопросы веры, астрономии, физиологии. Старик, загораясь интересом, обнаруживает всю свою искренность, простоту, безыскусность, что и делает его образ привлекательным. Он, несмотря на возраст, вступает в горячие споры с Юркой, веря и не веря ему одновременно, относясь к его рассказам с подозрением и в то же время радуясь тем новшествам науки, о которых так легко рассказывает восьмиклассник. Особенно сильное впечатление на старика произвел рассказ Юрки об академике Павлове. Удивителен и непонятен для Евстигнеича подвиг самопожертвования ради науки. Но он потряс его настолько, что куда-то подевались и жадность его, и скряжничество. Евстигнеич угощает Юрку большим куском сала, и не в долг, а от всей души. Юрка приоткрывает старику такие стороны жизни, о которых старик и не знал. И это касается не только науки, но и жизненных ценностей.

Раз в месяц старик Наум Евстигнеевич напивается, после чего три дня лежит на печи, хворает и «матерится в бога». Вот и сейчас он стонет и жалуется своему квартиранту, восьмикласснику Юрке.

Юрка учит уроки, и на жалобы старика отвечает: «Не надо было напиваться». От разговоров Науму Евстигнеевичу становиться малость легче, но Юрке нужно учить уроки. Он предлагает старику похмелиться, но тому жалко денег.

В селе старик слывёт «скрягой отменным». Дом у него - полная чаша: хозяйство, погреб, полный запасов, неплохая пенсия, да и дети помогают. На детей - сыновей и дочь - Наум Евстигнеевич обижен за то, что они уехали в город.

Часто спускается в погреб, сядет на приступку и подолгу задумчиво сидит. «Черти драные. Тут ли счас не жить» - думает он и вылезает на свет белый.

У Юрки положение тяжёлое. В родной деревне парня нет десятилетки, и он переехал в село, чтобы окончит десять классов и поступить в медицинский институт. Отца у Юрки нет, и мать бьётся изо всех сил, чтобы исполнить мечту старшего сына и поднять троих младших мальчишек.

Старик знает о Юркиной бедности, но берёт с него пять рублей в месяц и столуется отдельно. Иногда в конце месяца Юрке нечего есть, и старик отвешивает ему в долг пару килограмм пшена.

По утрам Юрка собирается в школу и беседует со стариком. Того интересует, чего это Юрку так в медицинский тянет, ведь шофёр в совхозе получает больше, чем врач. Наум Евстигнеевич не одобряет тягу молодёжи к учению и считает, что раньше было лучше.

Сбили вас с толку этим ученьем - вот и мотаетесь по белому свету ‹…› Жили раньше без всякого ученья - ничего, бог миловал: без хлебушка не сидели.

Затем старик и Юрка начинают спорить, что лучше - «ироплан» или телега. Старик остаётся на весь день один, и ему необходимо наговориться. Юрку раздражает брюзжание старика, но он горд тем, что защищает Новое - учение, книги, аэропланы.

В бога старик, как ни странно, не верит. Считает, что человек должен работать, но не на колхоз, а на себя. Сам он в колхозе давно не работает. Однажды Юрка в сердцах назвал старика кулаком. Наум Евстигнеевич долго молчал, а потом велел не вякать: придут и лишние сотки от огорода отрежут.

Старик снова стонет на печи и вызывает Юрку на разговор - спрашивает, что он сейчас учит. Юрка учит астрономию. Он рассказывает старику про космос и космонавтов, но тому непонятно - зачем летать в тот космос. Юрка загорается, начинает рассказывать про Луну и Венеру, про планеты, где могут жить разумные существа, с которыми люди наладят обмен знаниями. Инопланетные технологии разовьют земную технику, медицину. Люди будут жить до 120-ти лет и летать друг к другу в гости на личных вертолётах.

Старик не согласен - до 120 лет жить скучно, да и инопланетяне драться могут полезть. Лучше б лекарство от похмелья изобрели. Юрку бесит дремучесть старика, и он возвращается к учебникам.

Наум Евстигнеевич не унимается, говорит, что в книгах «враньё одно», а врачи вылечить человека неспособны. Разозлённый Юрка рассказывает, что врачи победили чуму и туберкулёз, но старик возражает: бабка не врач, а пошепчет - и всё проходит.

Тогда Юрка рассказывает об академике Павлове.

А знаешь ты, что когда академик Павлов помирал, то он созвал студентов и стал им диктовать, как он помирает.

Павлов рассказывал всё до последней минуты, потому что это нужно было для науки.

На Наума Евстигнеевича этот рассказ производит впечатление. Некоторое время спустя он просит Юрку показать ему портрет Павлова. Юрка с укором говорит старику, что академик был бодрым до старости, потому что не напивался и не оглушал свою нервную систему. Наум Евстигнеевич тоже мог бы перебороть свой рефлекс и, получив пенсию, не сворачивать к магазину.

Старик кряхтя слезает с печки, выходит в сени, возвращается с солидным шматом сала и даёт его Юрке.

На, поешь, ‹…› а то загнёсся загодя со своими академиками... пока их изучишь всех.

Юрка уписывает сало и слушает лекцию старика о том, как правильно кормить свиней.

Потом Наум Евстигнеевич спрашивает, была ли у академика Павлова родня: «Никого если бы не было родных-то, не много надиктуешь. Одному-то плохо». Юрка решает не напоминать о студентах, соглашается - конечно, одному плохо.

Старик Наум Евстигнеич хворал с похмелья. Лежал на печке, стонал. Раз в месяц - с пенсии - Евстигнеич аккуратно напивался и после этого три дня лежал в лежку. Матерился в бога.

Как черти копытьями толкут, в господа мать. Кончаюсь…

За столом, обложенным учебниками, сидел восьмиклассник Юрка, квартирант Евстигнеича, учил уроки.

Кончаюсь, Юрка, в крестителя, в бога душу мать!..

Не надо было напиваться.

Молодой ишо рассуждать про это.

Пауза. Юрка поскрипывает пером.

Старику охота поговорить - все малость полегче.

А чо же мне делать, если не напиться? Должен я хоть раз в месяц отметиться…

Што я не человек, што ли?

Хм… Рассуждения, как при крепостном праве. - Юрка откинулся на спинку венского стула, насмешливо посмотрел на хозяина. - Это тогда считалось, что человек должен обязательно пить.

А ты откуда знаешь про крепостное время-то? - Старик смотрит сверху страдальчески и с любопытством. Юрка иногда удивляет его своими познаниями, и он хоть и не сдается, но слушать парнишку любит, - Откуда ты знаешь-то? Тебе всего-то от горшка два вершка.

Проходили.

Учителя, што ли, рассказывали?

А они откуда знают? Там у вас ни одного старика нету.

В книгах.

В книгах… А они случайно не знают, отчего человек с похмелья хворает?

Травление организма: сивушное масло.

Где масло? В водке?

Евстигнеичу хоть тошно, но он невольно усмехается:

Доучились.

Хочешь, я тебе формулу покажу? Сейчас я тебе наглядно докажу… - Юрка взял было учебник химии, но старик застонал, обхватил руками голову.

О-о… опять накатило! Все, конец…

Ну, похмелись тогда, чего так мучиться-то?

Старик никак не реагирует на это предложение. Он бы похмелился, но жалко денег, Он вообще скряга отменный. Живет справно, пенсия неплохая, сыновья и дочь помогают из города. В погребе у него чего только нет - сало еще прошлогоднее, соленые огурцы, капуста, арбузы, грузди… Кадки, кадушки, туески, бочонки - целый склад, В кладовке полтора куля доброй муки, окорок висит пуда на полтора. В огороде - яма картошки, тоже еще прошлогодней, он скармливает ее боровам, уткам и курицам. Когда он не хворает, он встает до света и весь день, до темноты, возится по хозяйству. Часто спускается в погреб, сядет на приступку и подолгу задумчиво сидит. «Черти драные. Тут ли счас не жить» - думает он и вылезает на свет белый. Это он о сыновьях и дочери. Он ненавидит их за то, что они уехали в город.

У Юрки другое положение. Живет он в соседней деревне, где нет десятилетки. Отца нет. А у матери кроме него еще трое. Отец утонул на лесосплаве. Те трое ребятишек моложе Юрки. Мать бьется из последних сил, хочет, чтоб Юрка окончил десятилетку. Юрка тоже хочет окончить десятилетку. Больше того, он мечтает потом поступить в институт. В медицинский.

Старик вроде не замечает Юркиной бедности, берет с него пять рублей в месяц. А варят - старик себе отдельно, Юрка себе. Иногда, к концу месяца, у Юрки кончаются продукты. Старик долго косится на Юрку, когда тот всухомятку ест хлеб. Потом спрашивает:

Все вышло?

Я дам… апосля привезешь.

Старик отвешивает на безмене килограмм-два пшена, и Юрка варит себе кашу. По утрам беседуют у печки.

Все же охота доучиться?

Охота. Хирургом буду.

Сколько ишо?

Восемь. Потому что в медицинском - шесть, а не пять, как в остальных.

Ноги вытянешь, пока дойдешь до хирурга-то. Откуда она, мать, денег-то возьмет сэстоль?

На стипендию. Учатся ребята… У нас из деревни двое так учатся.

Старик молчит, глядя на огонь. Видно, вспомнил своих детей.

Чо эт вас так шибко в город-то тянет?

Учиться… «Что тянет». А хирургом можно потом и в деревне работать. Мне даже больше глянется в деревне.

Што, они много шибко получают, што ль?

Кто? Хирурги?

Наоборот, им мало плотят. Меньше всех. Сейчас прибавили, правда, но все равно…

Дак на кой же шут тогда жилы из себя тянуть столько лет? Иди на шофера выучись да работай. Они вон по скольку зашибают! Да ишо приворовывают: где лесишко кому подкинет, где сена привезет совхозного - деньги. И матери бы помог. У ей вить ишо трое на руках.

Юрка молчит некоторое время. Упоминание о матери и младших братьях больно отзывается в сердце. Конечно, трудно матери… Накипает раздражение против старика.

Проживем, - резко говорит он. - Никому до этого не касается.

Знамо дело, - соглашается старик. - Сбили вас с толку этим ученьем - вот и мотаетесь по белому свету, как… - Он не подберет подходящего слова - как кто. - Жили раньше без всякого ученья - ничего, бог миловал: без хлебушка не сидели.

У вас только одно на уме: раньше!

А то… ирапланов понаделали - дерьма-то.

А тебе больше глянется на телеге?

А чем плохо на телеге? Я если поехал, так знаю: худо-бедно - доеду. А ты навернесся с этого свово ираплана - костей не соберут.

Старик Наум Евстигнеич хворал с похмелья. Лежал на печке, стонал. Раз в месяц - с пенсии - Евстигнеич аккуратно напивался и после этого три дня лежал в лежку. Матерился в бога.

Как черти копытьями толкут, в господа мать. Кончаюсь…

За столом, обложенным учебниками, сидел восьмиклассник Юрка, квартирант Евстигнеича, учил уроки.

Кончаюсь, Юрка, в крестителя, в бога душу мать!..

Не надо было напиваться.

Молодой ишо рассуждать про это.

Пауза. Юрка поскрипывает пером.

Старику охота поговорить - все малость полегче.

А чо же мне делать, если не напиться? Должен я хоть раз в месяц отметиться…

Што я не человек, што ли?

Хм… Рассуждения, как при крепостном праве. - Юрка откинулся на спинку венского стула, насмешливо посмотрел на хозяина. - Это тогда считалось, что человек должен обязательно пить.

А ты откуда знаешь про крепостное время-то? - Старик смотрит сверху страдальчески и с любопытством. Юрка иногда удивляет его своими познаниями, и он хоть и не сдается, но слушать парнишку любит, - Откуда ты знаешь-то? Тебе всего-то от горшка два вершка.

Проходили.

Учителя, што ли, рассказывали?

А они откуда знают? Там у вас ни одного старика нету.

В книгах.

В книгах… А они случайно не знают, отчего человек с похмелья хворает?

Травление организма: сивушное масло.

Где масло? В водке?

Евстигнеичу хоть тошно, но он невольно усмехается:

Доучились.

Хочешь, я тебе формулу покажу? Сейчас я тебе наглядно докажу… - Юрка взял было учебник химии, но старик застонал, обхватил руками голову.

О-о… опять накатило! Все, конец…

Ну, похмелись тогда, чего так мучиться-то?

Старик никак не реагирует на это предложение. Он бы похмелился, но жалко денег, Он вообще скряга отменный. Живет справно, пенсия неплохая, сыновья и дочь помогают из города. В погребе у него чего только нет - сало еще прошлогоднее, соленые огурцы, капуста, арбузы, грузди… Кадки, кадушки, туески, бочонки - целый склад, В кладовке полтора куля доброй муки, окорок висит пуда на полтора. В огороде - яма картошки, тоже еще прошлогодней, он скармливает ее боровам, уткам и курицам. Когда он не хворает, он встает до света и весь день, до темноты, возится по хозяйству. Часто спускается в погреб, сядет на приступку и подолгу задумчиво сидит. «Черти драные. Тут ли счас не жить» - думает он и вылезает на свет белый. Это он о сыновьях и дочери. Он ненавидит их за то, что они уехали в город.

У Юрки другое положение. Живет он в соседней деревне, где нет десятилетки. Отца нет. А у матери кроме него еще трое. Отец утонул на лесосплаве. Те трое ребятишек моложе Юрки. Мать бьется из последних сил, хочет, чтоб Юрка окончил десятилетку. Юрка тоже хочет окончить десятилетку. Больше того, он мечтает потом поступить в институт. В медицинский.

Старик вроде не замечает Юркиной бедности, берет с него пять рублей в месяц. А варят - старик себе отдельно, Юрка себе. Иногда, к концу месяца, у Юрки кончаются продукты. Старик долго косится на Юрку, когда тот всухомятку ест хлеб. Потом спрашивает:

Все вышло?

Я дам… апосля привезешь.

Старик отвешивает на безмене килограмм-два пшена, и Юрка варит себе кашу. По утрам беседуют у печки.

Все же охота доучиться?

Охота. Хирургом буду.

Сколько ишо?

Восемь. Потому что в медицинском - шесть, а не пять, как в остальных.

Ноги вытянешь, пока дойдешь до хирурга-то. Откуда она, мать, денег-то возьмет сэстоль?

На стипендию. Учатся ребята… У нас из деревни двое так учатся.

Старик молчит, глядя на огонь. Видно, вспомнил своих детей.

Чо эт вас так шибко в город-то тянет?

Учиться… «Что тянет». А хирургом можно потом и в деревне работать. Мне даже больше глянется в деревне.

Што, они много шибко получают, што ль?

Кто? Хирурги?

Наоборот, им мало плотят. Меньше всех. Сейчас прибавили, правда, но все равно…

Дак на кой же шут тогда жилы из себя тянуть столько лет? Иди на шофера выучись да работай. Они вон по скольку зашибают! Да ишо приворовывают: где лесишко кому подкинет, где сена привезет совхозного - деньги. И матери бы помог. У ей вить ишо трое на руках.

Юрка молчит некоторое время. Упоминание о матери и младших братьях больно отзывается в сердце. Конечно, трудно матери… Накипает раздражение против старика.

Проживем, - резко говорит он. - Никому до этого не касается.

Знамо дело, - соглашается старик. - Сбили вас с толку этим ученьем - вот и мотаетесь по белому свету, как… - Он не подберет подходящего слова - как кто. - Жили раньше без всякого ученья - ничего, бог миловал: без хлебушка не сидели.

У вас только одно на уме: раньше!

А то… ирапланов понаделали - дерьма-то.

А тебе больше глянется на телеге?

А чем плохо на телеге? Я если поехал, так знаю: худо-бедно - доеду. А ты навернесся с этого свово ираплана - костей не соберут.

И так подолгу они беседуют каждое утро, пока Юрка не уйдет в школу. Старику необходимо выговориться - он потом целый день молчит; Юрка же, хоть и раздражает его занудливое ворчание старика, испытывает удовлетворение оттого, что вступается за Новое - за аэропланы, учение, город, книги, кино…

Странно, но старик в бога тоже не верит.

Делать нечего - и начинают заполошничать, кликуши, - говорит он про верующих. - Робить надо, вот и благодать настанет.

Но работать - это значит только для себя, на своей пашне, на своем огороде. Как раньше. В колхозе он давно не работает, хотя старики в его годы еще колупаются помаленьку - кто на пасеке, кто объездным на полях, кто в сторожах.

У тебя какой-то кулацкий уклон, дед, - сказал однажды Юрка в сердцах. Старик долго молчал на это. Потом сказал непонятно:

Ставай, пролятый заклеменный!.. - И высморкался смачно сперва из одной ноздри, потом из другой. Вытер нос подолом рубахи и заключил: - Ты ба, наверно, комиссаром у их был. Тогда молодые были комиссарами.

Юрке это польстило.

Не пролятый, а - проклятьем, - поправил он.

Насчет уклона-то… смотри не вякни где. А то придут, огород урежут. У меня там сотки четыре лишка есть.

Шукшин Василий

Василий Шукшин

Космос, нервная система и шмат сала

Старик Наум Евстигнеич хворал с похмелья. Лежал на печке, стонал. Раз в месяц - с пенсии - Евстигнеич аккуратно напивался и после этого три дня лежал в лежку. Матерился в бога.

Как черти копытьями толкут, в господа мать. Кончаюсь...

За столом, обложенным учебниками, сидел восьмиклассник Юрка, квартирант Евстигнеича, учил уроки.

Кончаюсь, Юрка, в крестителя, в бога душу мать!..

Не надо было напиваться.

Молодой ишо рассуждать про это.

Пауза. Юрка поскрипывает пером.

Старику охота поговорить - все малость полегче.

А чо же мне делать, если не напиться? Должен я хоть раз в месяц отметиться...

Што я не человек, што ли?

Хм... Рассуждения, как при крепостном праве.- Юрка откинулся на спинку венского стула, насмешливо посмотрел на хозяина.- Это тогда считалось, что человек должен обязательно пить.

А ты откуда знаешь про крепостное время-то? - Старик смотрит сверху страдальчески и с любопытством. Юрка иногда удивляет его своими познаниями, и он хоть и не сдается, но слушать парнишку любит,- Откуда ты знаешь-то? Тебе всего-то от горшка два вершка.

Проходили,

Учителя, што ли, рассказывали?

А они откуда знают? Там у вас ни одного старика нету.

В книгах.

В книгах... А они случайно не знают, отчего человек с похмелья хворает?

Травление организма: сивушное масло.

Где масло? В водке?

Евстигнеичу хоть тошно, но он невольно усмехается:

Доучились.

Хочешь, я тебе формулу покажу? Сейчас я тебе наглядно докажу...Юрка взял было учебник химии, но старик застонал, обхватил руками голову.

О-о... опять накатило! Все, конец...

Ну, похмелись тогда, чего так мучиться-то?

Старик никак не реагирует на это предложение. Он бы похмелился, но жалко денег, Он вообще скряга отменный. Живет справно, пенсия неплохая, сыновья и дочь помогают из города. В погребе у него чего только нет - сало еще прошлогоднее, соленые огурцы, капуста, арбузы, грузди... Кадки, кадушки, туески, бочонки - целый склад, В кладовке полтора куля доброй муки, окорок висит пуда на полтора. В огороде яма картошки, тоже еще прошлогодней, он скармливает ее боровам, уткам и курицам. Когда он не хворает, он встает до света и весь день, до темноты, возится по хозяйству. Часто спускается в погреб, сядет на приступку и подолгу задумчиво сидит. "Черти драные. Тут ли счас не жить" - думает он и вылезает на свет белый. Это он о сыновьях и дочери. Он ненавидит их за то, что они уехали в город.

У Юрки другое положение. Живет он в соседней деревне, где нет десятилетки. Отца нет. А у матери кроме него еще трое. Отец утонул на лесосплаве. Те трое ребятишек моложе Юрки. Мать бьется из последних сил, хочет, чтоб Юрка окончил десятилетку. Юрка тоже хочет окончить десятилетку. Больше того, он мечтает потом поступить в институт. В медицинский.

Старик вроде не замечает Юркиной бедности, берет с него пять рублей в месяц. А варят - старик себе отдельно, Юрка себе. Иногда, к концу месяца, у Юрки кончаются продукты. Старик долго косится на Юрку, когда тот всухомятку ест хлеб. Потом спрашивает:

Все вышло?

Я дам... апосля привезешь.

Старик отвешивает на безмене килограмм-два пшена, и Юрка варит себе кашу. По утрам беседуют у печки.

Все же охота доучиться?

Охота. Хирургом буду.

Сколько ишо?

Восемь. Потому что в медицинском - шесть, а не пять, как в остальных.

Ноги вытянешь, пока дойдешь до хирурга-то. Откуда она, мать, денег-то возьмет сэстоль?

На стипендию. Учатся ребята... У нас из деревни двое так учатся.

Старик молчит, глядя на огонь. Видно, вспомнил своих детей.

Чо эт вас так шибко в город-то тянет?

Учиться... "Что тянет". А хирургом можно потом и в деревне работать. Мне даже больше глянется в деревне.

Што, они много шибко получают, што ль?

Кто? Хирурги?

Наоборот, им мало плотят. Меньше всех. Сейчас прибавили, правда, но все равно...

Дак на кой же шут тогда жилы из себя тянуть столько лет? Иди на шофера выучись да работай. Они вон по скольку зашибают! Да ишо приворовывают: где лесишко кому подкинет, где сена привезет совхозного - деньги. И матери бы помог. У ей вить ишо трое на руках.

Юрка молчит некоторое время. Упоминание о матери и младших братьях больно отзывается в сердце. Конечно, трудно матери... Накипает раздражение против старика.

Проживем,- резко говорит он.- Никому до этого не касается,

Знамо дело,- соглашается старик.- Сбили вас с толку этим ученьем - вот и мотаетесь по белому свету, как...- Он не подберет подходящего слова - как кто.- Жили раньше без всякого ученья - ничего, бог миловал: без хлебушка не сидели.

У вас только одно на уме: раньше!

А то... ирапланов понаделали-дерьма-то.

А тебе больше глянется на телеге?

А чем плохо на телеге? Я если поехал, так знаю: худо-бедно доеду. А ты навернесся с этого свово ираплана - костей не соберут.

И так подолгу они беседуют каждое утро, пока Юрка не уйдет в школу. Старику необходимо выговориться - он потом целый день молчит; Юрка же, хоть и раздражает его занудливое ворчание старика, испытывает удовлетворение оттого, что вступается за Новое - за аэропланы, учение, город, книги, кино...

Странно, но старик в бога тоже не верит.

Делать нечего - и начинают заполошничать, кликуши,- говорит он про верующих.- Робить надо, вот и благодать настанет.

Но работать - это значит только для себя, на своей пашне, на своем огороде. Как раньше. В колхозе он давно не работает, хотя старики в его годы еще колупаются помаленьку - кто на пасеке, кто объездным на полях, кто в сторожах.

У тебя какой-то кулацкий уклон, дед,- сказал однажды Юрка в сердцах. Старик долго молчал на это. Потом сказал непонятно:

Ставай, пролятый заклеменный!.. - И высморкался смачно сперва из одной ноздри, потом из другой. Вытер нос подолом рубахи и заключил: Ты ба, наверно, комиссаром у их был. Тогда молодые были комиссарами.

Юрке это польстило.

Не пролятый, а - проклятьем,- поправил он.

Насчет уклона-то... смотри не вякни где. А то придут, огород урежут. У меня там сотки четыре лишка есть.

Нужно мне.

Частенько возвращались к теме о боге,

Чего у вас говорят про его?

Про кого?

Про бога-то,

Да ничего не говорят - нету его.

А почему тогда столько людей молятся?

А почему ты то и дело поминаешь его? Ты же не веришь.

Сравнил! Я - матерюсь.

Все равно - в бога.

Старик в затруднении.

Я, што ли, один так лаюсь? Раз его все споминают, стало быть, и мне можно.