Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В середине XVI в. несколько молодых поэтов-гуманистов из дворянских семейств образовали кружок. Когда в 1556 г. их число возросло до семи, они стали торжественно именовать себя Плеядой (семизвездием). Наиболее талантливыми из них являлис Ронсар и Дю Белле. В творчестве Плеяды французская гуманистическая поэзия достигла большой высоты. Главная забота поэтов Плеяды заключалась в том, чтобы создать поэзию, достойную новой Франции. О том, какой именно должна быть новая гуманистическая поэзия, пишет именной указатель Жоашен Дю Белле в трактате "Защита и прославление французского языка"(1549), ставшем манифестом Плеяды, вдохновлена Ронсаном. Поэт призывает современников отринуть все устаревшие поэтические формы: рондо, баллады, вирлэ, королевские песни. Он мечтает о поэзии, "более высокий" стиль которой бы соответствовал бы ее более высокому складу и назначению. По мнению Дю Белле, поэзия даже не имеет права быть посредственной. Он призывает обратиться к античным образцам. Призывает развивать французский язык.

Признанным главой плеяды был Пьер де Ронсар (1524-1585). Принадлежал к дворянской семье, был пажом при сыновьях короля. Участвовал в разных дипломатических миссиях. Почти полная глухота прервала его карьеру. Влюбленность в жизнь разлита по всем его стихотворным сборникам. Она проступает уже в первом сонетном цикле "Любовь к Кассандре" (1552-1553). Ронсар стал выдающимся мастером сонета. Ронсар стал первым французским одописцем. Поэзия Ронсара очень конкретна и пластична. Вместе с тем стихотворения Ронсара удивительно мелодичны. Многие из них стали популярными песнями, да и по духу своему они весьма близки народным песням. Поэзию Плеяды подчас называли аристократической и придворной, не обращая внимание на то, что она далеко выходила за узкие пределы двора, став важнейшим явлением национальной французской культуры XVI в. Ронсар гордился тем, что его "песни поет весь народ".

Через год после выхода в свет манифеста «Плеяды» Ронсар дебютирует в качестве поэта первым сборником «Оды» (1550). Слава не покидала Ронсара до конца жизни. Иностранные князья и государи осыпали его знаками дружбы и уважения. В творчестве Ронсара можно различить несколько периодов. 1. (1550 – 1560). Он начал с од. Целью было героизировать современную ему Францию, прославить абсолютизм. Одновременно он начал культивировать любовную поэзию (сборники «Любовь к Кассандре», «Любовь к Марии»), пользуясь формой сонета. Здесь чувствуется сильное влияние Петрарки. 2. (1560 – 1572). Ронсар становится придворным поэтом. Он сочиняет в большом количестве мадригалы, эпиграммы, маленькие стихотворения на случай. В то же время он работает над огромной национальной эпопеей «Франсиада». В основе поэмы лежит ученая легенда о происхождении современных европейских наций и государств от древних троянцев. Ронсар пишет «Элегии», серию стихотворных «Рассуждений» на политические темы. 3. (после 1572 г.). Ронсар уходит в мир личной жизни. К этим годам относится поэтический шедевр «Сонеты к Елене» - песни трогательной поздней любви, полные сдержанности и платонизма. Творчество Ронсара обладает большим внутренним единством. Общая черта его – светлое, эпикурейское восприятие жизни. Жизнь представляется Ронсару в виде роскошного сада, полного прекрасных цветов и плодов. Ронсар – один из величайших певцов любви. Любовь у него всегда материальная, но вместе с тем нежная и одухотворенная, как и образ любимой женщины. Кроме любви, Ронсар воспевает и другие чувственные радости жизни («Блаженные острова», поэма). Природа для Ронсара – источник жизни и великая наставница. Она полна чувственной прелести, одухотворена. В оде «К боярышнику» он воспевает идеал мирной жизни, свободный от больших потрясений и борьбы. Ронсар утверждает идеал свободной, всесторонне развитой личности. Он сторонник католицизма, но отмечает испорченность католической церкви и проповедует гуманность. Ронсар не решил основных задач, поставленных им перед собой. Он не создал поэзии с большой национальной тематикой, поэзии, которая обладал бы общественной значимостью. Но все же Ронсар реформировал французскую поэзию, внес в нее идеальное и вместе с тем реалистическое содержание.

Введение

2. Античные и христианские мотивы в одах и гимнах Ронсара

Заключение

Библиографический список

Введение

Данное исследование посвящено изучению использования античных и христианских мотивов в творчестве французского поэта Пьера Ронсара.

Целью настоящей работы является анализ произведений данного автора, а также рассмотрение особенностей применения различных образов.

Материалом для исследования послужили стихотворения Пьера Ронсара разных периодов и их переводы у известных переводчиков.

Объектом исследования является поэзия Ронсара, античные и библейские сюжеты.

Работа состоит из введения, практической части и заключения. В основной части работы представлен анализ творчества Пьера Ронсара сквозь призму употребления античных и христианских мотивов. Для удобства и более тщательного рассмотрения она разделена на две главы: анализ лирических произведений и анализ сборников од и гимнов.

Также для нами были выбраны самые известные труды о Ронсаре, такие как "Поэзия Ронсара" Ю.Б. Виппера, Краткая литературная энциклопедия, "Ронсар в наши дни" С.В. Шервинского, а также теоретические работы других русских и зарубежных исследователей.

При анализе использованы различные методы исследования, такие как описательно-аналитический метод с его основными компонентами - наблюдением, обобщением и интерпретацией, а также методы семантического, статического, синтаксического и контекстуального анализа.

Результаты настоящего исследования могут быть использованы в курсе лекций по средневековой зарубежной литературе, а также при общем знакомстве с творчеством поэта в школьном курсе литературы.

1. Античные и христианские мотивы в лирике Ронсара

Рассматривая творчество Ронсара, большинство его читателей говорит о нём, как о блистательном лирике, что, конечно же, является правдой, потому что настоящую славу Ронсару принесла лирика - сборники " Любовные стихотворения " (Amours, 1552), " Продолжение любовных стихотворений " (Continuations des Amours, 1555) и "Сонеты к Елене" (Sonnets pour Hélène,1578). В любовной поэзии Ронсара доминируют темы созерцания природы (" O Fontaine Bellerie " - "Ручью Беллери", " A la forest de Gastin " - "Гастинскому лесу", " Nature fist present de cornes aux toreaux." - "Природа каждому оружие дала…", " Bel aubepin, fleurissant." - "Мой боярышник лесной…"), прощания с юностью (" Escoute, Du Bellay " - "Жоашену Дю Белле", " Ma douce jouvance est passeé … " - "Исчезла юность,", " De lelection de son sepulchre " - "На выбор своей гробницы") и поклонения перед любовью (" Celuy qui naime est malheureux … " - "Большое горе - не любить…", "A sa Muse" - "К музе", " Qui voudra voir comme Amour me surmonte." - "Кто хочет зреть, как меня Амур сражает…", " Amour est un charmeur" - "Любовь - волшебница").

В своих стихах Ронсар воспел многих женщин. Имена трёх из них завоевали наибольшую известность - Кассандра, Мария и Елена. Как отмечал Ю. Виппер "Образ возлюбленной у Ронсара прежде всего воплощение идеала поэта, его представлений о красоте и совершенстве. Конечно, в основе стихотворных циклов, посвященных трем воспетым Ронсаром женщинам, лежит каждый раз реальное чувство к реальному, а не вымышленному лицу. Интенсивность этого чувства недооценивать не следует". . Сразу бросаются в глаза имена всех трёх героинь - все они имеют свои прообразы в античности и христианском учении. Кассандра - древнегреческая прорицательница, упоминается в многочисленных мифологических сюжетах. Например, в "Илиаде" Гомера или трагедии Эсхила "Агамемнон". Елена (Прекрасная) - героиня цикла древнегреческих мифов и сказаний, причина Троянской войны. Мария (Дева Мария) - Богородица.

В творчестве Ронсара есть три сонетных цикла: три любви, три героини, три жизненные эпохи.

Первый связан с именем Кассандры - героини "Любовных стихотворений" (Amours). Кассандра Сильвиати происходила из богатой итальянской семьи. Ей было пятнадцать, когда в королевской резиденции в Блуа произошла первая встреча ее с юным поэтом. Влюблённость в эту девушку, на которой он не мог жениться, стала для Ронсара источником создания поэтического образа возвышенной и недоступной возлюбленной, подобной Лауре Петрарки.

Ю. Виппер предупреждает, что "не следует, как это иногда делалось, рассматривать "Первую книгу любви", посвященную Кассандре, как своего рода поэтический дневник, будто бы непосредственно воспроизводящий перипетии любовного романа, пережитого Ронсаром. В последнее время преобладает мнение, согласно которому этот цикл любовных стихотворений был создан по преимуществу в 1551-1552 годах, то есть через пять-шесть лет после знакомства поэта с Кассандрой Сильвиати и через четыре года или через пять лет после того, как она вышла замуж за сеньора де Пре. А это существенно меняет и угол зрения, под которым надо рассматривать творческое своеобразие сборника".

То есть, принимая во внимание идею, что сонеты относятся к 1551-1552 годам, мы можем установить, что имеем дело не с любовным дневником, написанным непосредственно под влиянием переживаемого чувства, а с неким воспоминанием о былой любви.

В данных сонетах отчетливо видно, что в творческом развитии Ронсара большую роль сыграла античная литература. Обратимся к строкам "Любовных стихотворений":

Qui voudra voir comme Amour me surmonte,il massaut, comme il se fait vainqueur,il renflamme et renglace mon c?ur,

Comme il reçoit un honneur de ma honte.

Кто хочет зреть, как меня Амур сражает,

Как он насел, как мне пощады нет,

Как в сердце огонь за льдом бросает вслед;

Как дань с моей он чести собирает.

Перевод С. Шервинского.

С первых же строк первого сонета произведения Ронсар начинает ссылаться на античные образы, использовав образ мифологического бога любви Амура. Упоминание его в первой же строке далеко не случайно: автор умело задает настроение всему произведению, сразу же начиная разговор о любовных мучениях сквозь призму античности. Но может быть это единственное упоминание античного персонажа? Обратимся к следующим стихотворениям, вот как поэт описывает свое положение:

Un Prometheé en passions je suis:ose, je veux, je m efforce, et ne puis,dun fil noir la Parque ourdit ma vie.

Как Прометей, в страданьях жизнь влачу,

И все же невозможного хочу,-

Такой мне Парка жребий начертала.

(пер. В. Левика)

Буквально в трех строках автор использовал сразу два античных образа: титана Прометея и богинь судьбы Парок. Ронсар сравнивает себя с Прометеем на основе признака страданий, они оба мучаются из-за любви, но если последний страдает из-за любви к людям в целом, то поэт только из-за любви к девушке. Он понимает, что его чувству не суждено стать взаимным, ведь изменить предначертанное Парками невозможно. Однако это мучение не бесполезно, оно во благо: как благодаря страданиям Прометея люди получили огонь и защиту от произвола богов, так и благодаря безответным чувствам поэта они получают прекрасные стихи.

Puis je voudroy en toreau blanchissanttransformer pour sur mon dos la prendre,en avril par lherbe la plus tendreva, fleur mille fleurs ravissant.

Я бы хотел, быком огромным млея,

Красавицу коварно умыкнуть,

Когда ее на пышный луг свернуть

Уговорят фиалки и лилеи.

(пер. И. Парина)

В данном случае автор прямо не называет героев, с которыми он себя сравнивает, но хорошо знающие древнегреческую мифологию читатели легко видели в эти строках отсыл к легенде о Европе, к которой влюбленный в нее Зевс явился в образе белого быка и украл ее.

Ронсар шел в направлении, указанном его соратником по "Плеяде" Дю Белле, который советовал французским поэтам по примеру древних " петь оды, посвященные восхвалению богов и доблестных людей " либо "юношеским забавам" - любви, вину и всяческим пиршествам. Ронсар стал первым французским одописцем. Его на время увлек Пиндар. Однако пышная высокопарность пиндарических од, впоследствии так привлекавшая классицистов, не вошла в литературный обиход ренессансной Франции, да и сам Ронсар вскоре предпочел более естественную и простую манеру, что заметно во втором сонетном цикле поэта.

Второй сборник "Продолжение любовных стихотворений" ("Continuations des Amours"), 1555 был посвящен Марии и тоже состоял преимущественно из сонетов.

В нем по-прежнему есть стихи, обращённые к Кассандре, но также и к другим женщинам, среди которых главная героиня - Мари. Всё, что известно о ней: она простая крестьянская девушка из Бургейля. Ее образ лишен аристократической изощренности; он теплее, проще, доступнее облика Кассандры, более земной. Мария для Ронсара - воплощение той чистой и естественной красоты нравов, которые присущи человеку, растущему на лоне природы. Это стало поводом резче обновить сонетную условность, ввести в неё новые подробности и речевую интонацию, в образном строе резче сблизить любовь и природу. Образ Марии чаще всего ассоциируется поэтом с весной, утром, рассветом, изображается на фоне цветущей природы.

Образ возлюбленной, к тому же простой девушки, складывается из отдельных штрихов, возникает из всеохватывающего ощущения весенней чистоты и свежести; он строится вне отрыва от картин радостной природы. Простота и естественность - вот что привлекает поэта в его возлюбленной. Поэт рисует ее без приукрашивания и ухищрений, такой, какой он увидел ее однажды майским утром. Ронсар изображает Марию за повседневными занятиями, в кругу семьи, в лесу, за работой. Теперь возлюбленная обитает не среди нимф в чудесном лесу, но ходит среди грядок салата или капусты, среди цветов, посаженных ее рукой. Образ ее дан в движении, тогда как раньше динамичной была лишь любовь поэта, ее движения оказывались в центре внимания.

Он намерен ей подарить вандомское веретено ("Веретено" - La Quenoille)., зная, что этот подарок доставит скромной девушке неподдельную радость, потому что:

Car le petit present qu on loyal amy donnedes puissans Rois le sceptre et la couronne.

Ведь даже малый дар, залог любви нетленной,

Ценней, чем все венцы и скипетры вселенной.

(Пер.В. Левика)

Концепция любви как кульминационного пункта жизни, как весны человека органически входит в жизненную философию поэта. Как видим, "Вторая книга любви" воплощает новый "поэтический роман" Ронсара - не в духе возвышенного платонизма сонетов к Кассандре, но совсем в ином плане: Мария - простая анжуйская девушка, "роза полей", весёлая и лукавая, и любовь к ней поэта - простая, земная и разделённая любовь; но в самой простоте стиль Ронсара остаётся высоким и поэтичным.

Чувства, воспетые в стихах, обращенных к Марии, - это не похожая на одержимость страсть, вызванная Кассандрой, а скорее щемящая сердце влюбленность. В художественной структуре стихов о Марии преобладает не стремительный ритм, как в "Первой книге любви", а тяготение к плавности и соразмерности. Этому соответствовал и двенадцатисложный александрийский стих, заменивший более порывистый десятисложник сонетов к Кассандре и в дальнейшем ставший основным размером классицистической драматургии и высокой поэзии во Франции.

"Вторая книга любви", по образному выражению Ю. Виппера, "проникнута мировосприятием, в котором гармонически уравновешиваются меланхолическая грусть и просветленная умиротворенность, горечь, вызываемая жизненными неудачами, и упоение радостями бытия, непосредственность в выражении эмоций, и склонность к рефлексии. Перед нами еще один отблеск идеалов высокого Возрождения".

В этом цикле уже всецело царит здоровая чувственность и благородная простота. Ронсар обращается к разработке стиля, который сам определяет как "низкий". Важнейшим эстетическим критерием теперь становится для поэта естественность чувств, прозрачная ясность, грациозность и доступность в их художественном воплощении. Снижение стиля ведет Ронсара к сближению поэтического языка с разговорной речью, к ослаблению образной перегруженности слога, его большей прозрачности. Вот что сам поэт отмечает по этому поводу:

On me blasmoit, à mon commencement,

Dequoi jestois obscur au simple populaire,on dit aujourdhuy que je suis au contraire,que je me démens,parlant trop bassement.

Когда я начинал, Тиар, мне говорили,

Что человек простой меня и не поймет,

Что слишком темен я. Теперь наоборот;

Я стал уж слишком прост, явившись в новом виде.

(Пер.В. Левик)

Однако было бы наивно полагать, будто перемена стиля произошла исключительно по причине низкого происхождения новой возлюбленной. Скорее возникает иные мысли: не выбрал ли Ронсар крестьянку в качестве героини нового цикла, чтобы подчеркнуть происходящие перемены? Является ли этот переход разовым, либо это планомерный "побег" от влияния античности? И каково вообще его отношение к ней: как удобному образцу формы, либо как к близкому по сердцу и духу?

Чтобы ответить на эти вопросы необходимо рассмотреть третий сборник. В 1578 году свет увидела "Третья книга любви", где впервые появляется имя новой возлюбленной Ронсара, - "Сонеты к Елене". В этот период своей жизни, т.е. после 1572 года, Ронсар, разочаровавшись в королевском дворе, с головой уходит в мир личной жизни.

Адресатом последнего любовного цикла стала одна из молодых фрейлин Екатерины Медичи, Елена де Сюржер.

Образ Елены более осязаем и индивидуализирован, чем образ Марии и Кассандры. Мы видим очертания внешнего облика Елены, ритм ее движений в танце во время ослепительного бала, слышим интонации ее речи, получаем представление о ее внутреннем мире.

"Сонеты к Елене" выделялись спокойной и величественной простотой; ведь именно в эти годы Ронсар пришёл к некоему единому стилю в своих стихах, возвышенному и ясному.

Образ возлюбленной вновь обретает аристократическую утонченность. Но в основе его - то преисполненное внутренней гармонии, уверенное в себе достоинство, которое составляет важную черту ренессансного идеала красоты. В "Сонетах к Елене" переплетаются возвышенная идеализация, с одной стороны, и психологическая достоверность - с другой. Поэт преклоняется перед ее красотой:

Vous triomphez de moy, et pource je vous donnelierre qui coule et se glisse à lentourarbres et des murs, lesquels tour dessus tour,dessus plis il serre, embrasse et environne.

Да, победили вы. И ныне побежденный

Дарит вам этот плющ. По стенам и ветвям

Он растекается, скользящий там и сям,

Бежит, настойчивый и цепкий, и влюбленный.

(Пер. Н. Рыковой)

Стремление к точности и лаконичности, замечательное чувство меры преобладают и тут. Поэт все так же воспевает скромные радости бытия, но теперь его призыв как можно быстрее наслаждаться жизнью звучит порой не только элегически, но и со скрытым трагизмом. С поразительным обаянием нарисован образ возлюбленной, которая одновременно и осязаема, реальна, и бесконечно далека.

поэзия ронсар античный христианский

Последнее увлечение Ронсара омрачено, однако, избранным объектом: Елена капризна, надменна, перед двором едва ли не стыдится чувств стареющего поэта, приводя его в бешенство.

Поэт нередко жалуется на чрезмерную зависимость Елены от предрассудков придворной среды. Один из них он видит в приверженности Елены к платонизму - учению, которое своей идеалистической устремленностью вызывало все большее раздражение поэта, и которое он критиковал, противопоставляя ему материалистическое видение мира. Но главное в этих стихах - другое: насмешливое противопоставление своей человеческой тленности спокойной уверенности в своём поэтическом величии:

Quand vous serez bien vieille, au soir, à la chandelle,auprès du feu, dévidant et filant, chantant mes vers, en vous émerveillant:me célébrait du temps que jétais belle.

Когда, старушкою, будешь прясть одна,

В тиши у камелька свой вечер коротая,

Мою строфу споёшь и молвишь ты, мечтая:

"Ронсар меня воспел в былые времена".

(пер. В. Левик)

В этом сонете вновь Ронсар является непринуждённо беседующим. Но не таков весь сборник.

Е. Подгаецкая отмечает проявляющееся у Ронсара тут поэтическое остроумие. "То ли светская любовь, то ли меняющийся стиль, в подражание новым итальянским веяниям всё более увлекающийся маньеризмом, заставляет поэта демонстрировать, что и он владеет остроумной метафорой - кончетти". Подобного рода поэтическое остроумие вскоре сделается обычным в европейской поэзии и гораздо более изощрённым, чем у Ронсара.

Таким образом, через "Сонеты к Елене" проходит типичная для Ронсара - лирика тема неудовлетворенного любовного чувства.

"Сонеты к Елене" были последним крупным событием в литературной жизни Ронсара. Он всё реже и реже появляется при дворе, его здоровье расстроено. Он живёт в своих аббатствах, переезжая из одного в другое, проводя время среди книг и цветников.

Ю. Виппер, признавая роль трех женщин в жизни поэта и создании любовной лирики, справедливо отмечает, что "любовное чувство, испытанное поэтом, служит ему, прежде всего, могучим толчком для полета фантазии, играя роль некоего катализатора, накапливающего вокруг себя и приводящего в движение различные влечения и вожделения, а зачастую и переживания, порожденные иными лицами. Попытки восстановить на основе трех упомянутых циклов подробную биографическую канву пережитых Ронсаром любовных романов обречены на неудачу".

Возвращаясь к заданной теме стоит отметить, что каких-либо религиозных мотивов в лирических сборниках Пьера де Ронсара к Елене, Кассандре и Марии найти не удалось, чего нельзя сказать об античных. Поэт смело и много использует древнегреческие и древнеримские мифы о богах и титанах, людях и героях. На страницах сонетов можно найти имена таких персонажей, как Зевс, Нарцисс, Ясон, Ио, Прометей, Европа и других. Любимыми же образами, безусловно, являются Амур (к нему любит взывать поэт, то кляня его как источник своих страданий, то восхваляя) и Парки (как символ рока и предначертанной судьбы).

. Античные и христианские мотивы в одах и гимнах Ронсара

В предыдущей главе мы подробно рассмотрели лирику Пьера де Ронсара на предмет наличия мотивов античности и религии, в результате чего мы обнаружили, что поэт практически не использовал какие-либо религиозные образы в своих лирических произведениях, а именно в трех сборниках сонетов - " Любовных стихотворениях " (Amours, 1552), " Продолжении любовных стихотворений " (Continuations des Amours, 1555) и "Сонетах к Елене" (Sonnets pour Hélène,1578). В то же время он активно использовал античные образы, главным образом из древнегреческой и древнеримской мифологии. Означает ли это, что эта тенденция прослеживается во всем творчестве Пьера де Ронсара? Какой-либо ответ невозможен без тщательного изучения других произведений французского поэта, ведь он был не только блестящим лириком, но и несравненным мастером таких жанров литературы как ода и гимн. Мы рассмотрим их в хронологическом порядке, начиная от первых произведений и заканчивая последними, так как довольно важно проследить, как менялся стиль поэта, его точка зрения на какие-либо вещи, отношение к религии и античным образцам.

Сразу же стоит сказать, что с самого начала своей карьеры большое значение имело для него изучение античной поэзии, любовь к которой ему прививалась сначала выдающимся знатоком античности Жаном Дором, а в последствии Иоахимом Дю Белле, с которым он вместе вырабатывал теоретические принципы "Плеяды". Гомер, Пиндар и лирики древнего Рима навсегда стали любимыми поэтами Ронсара.

Создавая свой оригинальный поэтический стиль, Ронсар как бы творчески осваивал наследие поэтов разных времен и народов, делал их своим достоянием. Кроме поэтов античности, здесь надо назвать крупнейшего лирика итальянского Возрождения - Франческо Петрарку.

Таков и его первый сборник "Оды", вышедший в свет в 1550 году. Эта книга стала поворотным событием не только в их жизни, но - как показала история - и в жизни французской литературы. Впервые в истории европейской литературы выступила группа поэтов-единомышленников, тесно сплоченная единством целей и узами дружбы; впервые творчество группы поэтов открывалось манифестом: "Защита" Дю Белле возглавляет строй всех последующих манифестов литературных школ Европы.

В "Защите" говорилось, что путь создании новой поэзии - это подражание древним, подражание, которое должно стать творческим соревнованием с античной поэзией, творческим усвоением литературной культуры античности, ее идейного содержания и поэтических форм. Само название сборника Ронсара - "Оды" - слово, не употреблявшееся ранее во французской поэзии, - указывало одновременно и на Горация и на Пиндара. В начале книги Ронсар поместил большие "пиндарические" оды: они были написаны в высоком, приподнятом стиле, много мифологических образов, изысканных тропов и эпитетов. Они посвящались восхвалению "замечательных мужей" - высоких лиц мира сего, но также и друзей поэта. Такие оды, как " Au Roi " - " К Королю", " A madame Marguerite " - " К Мадам Маргарите " соседствуют с посланиями к друзьям поэта " A Jouachim du Bellai " - " К Жоашиму Дю Белле", " A Jan Dorat " - " К Яну Дора". Обратимся к примеру, рассмотрим одно из стихотворений первой книги " Од " - "A sa lyre" (" К лире "):

Lyre dorée,où Phoebus seulementles neuf Soeurs ont part également…

Златая лира, чей небесный звон

Лишь Музами и Фебом вдохновлен.

(пер.В. Левик)

Именно так начинает одну из своих од поэт. Сразу виден возвышенный стиль написания. Поэт обращается именно к этому музыкальному инструменту не спроста, лира еще с античных времен была верным другом поэта. Также здесь можно увидеть связь с одним из любимых античных авторов Ронсара, Пиндаром, который в одной из своих од описывает лиру как инструмент Аполлона и муз, способный умиротворять, умягчать, ублажать самых грозных богов, с их грозными природными атрибутами. Также поэт упоминает Феба (Аполлона) и муз. Интересно, что дословно они называются, " девять сестер" называет их Ронсар. Однако это очень простой символ, за которым легко угадываются именно музы. Идем дальше:

De peu à peu, car quand premièrement

Je te trouvay, tu sonnois durement,navois fust ny cordes qui valussent,qui respondre aux lois de mon doigt peussent.du temps ton bois ne sonnoit point:jeu pitié de te voir mal-en-point,qui jadis des grands Rois les viandes

Твой звук был груб, а строй весьма тяжел.

Лука и струны не годились в дело,

Не следовали за перстом умело,

И плесенью вся рама заросла.

О, до чего же ты тогда дошла,

Ты, с чьею песней на пирах, бывало,

Царям жаркое лакомей бывало!

Из этих строк мы уже отчетливо видим, что за образом лиры стоит французская поэзия, которая была в ужасном состоянии, была устаревшей и "не годилась в дело", а нашедший лиру человек это сам Ронсар. Смелость этих стихов поражает, столь горячие нападки на литературу прошлого не могли остаться незамеченными. Однако поэт продолжает:

Pour te monter de cordes et dun fust,d un son qui naturel te fust,pillay Thebe, et saccageay la Pouille,enrichissant de leur belle despouille.

Чтоб струнам и луке не гнить в пыли,

Чтоб твой природный звук они сплели,

Ограбил я Апулию и Фивы,

Тебя обогатив такой поживой.

Ронсар прямо описывает свое настоящее, четко заявляя принципы " Плеяды ": обогащение французской литературы благодаря осмыслению античных образцов. Апулия и Фивы - древнейшие греческие города, центры культуры своего времени. Завершает же стихотворение Ронсар такими строками:

Si de mon front les estoiles je passe, mon Luth, cela vient de ta grâce.

Коль уйма звезд челом моим затмилась,

На это все твоя, о лютня, милость!

(Пер.В. Левик)

Заканчивается данный сонет тем же, чем и начался - призывам к музыкальному инструменту, только в этот раз Ронсар называет его на старый манер " лютней". Первый сборник " Оды", таким образом, стал огромным событием в жизни французского общества, литературы и искусства, провозгласив своего автора как одного из виднейших и наиболее талантливых авторов того времени.

Вышедшие несколькими годами позже другие сборники " Од" продолжили традиции первой книги: Ронсар по-прежнему следует традициям античных авторов и обильно использует сюжеты свойственные литературе того времени. Однако можно найти и различия, например отношение к природе. Его пленяет пение веселого жаворонка ("Жаворонок" - Toseroit bien quelque Poete. "):

Je veux celebrer ton ramagetous oiseaux qui sont en cage,sur tous ceux qui sont és bois.

Ты лучше всех певцов на ветках,

Ты лучше всех, что, сидя в клетках,

Поют и летом и зимой.

(Пер.В. Левика)

…или журчание ручья, над которым склоняются тенистые ивы ("Ручью Беллери"):

Iô! tu seras sans cessefontaines la princesse.

Не будешь ты забыт веками,

Ты царь над всеми родниками.

О природе Ронсар пишет очень охотно. Ему дорог Гастинский лес (" A la forest de Gastine " - " Гастинскому лесу "), с которым связаны его молодые годы, и он искренне сожалеет о его гибели. Он вопрошает лесорубов, зачем они губят его лес? Разве они не видят, что со ствола стекает кровь молодой нимфы, жившей под корой дерева?

Escoute, bûcheron, arreste un peu le bras!ne sont pas des bois que tu jettes à bas:vois-tu pas le sang, lequel degoute à forceNymphes qui vivoyent dessous la dure escorce?

Послушай, лесоруб, зачем ты лес мой губишь?

Взгляни, безжалостный, ты не деревья рубишь.

Иль ты не видишь? Кровь стекает со ствола,

Кровь нимфы молодой, что под корой жила.

(Пер.В. Левика).

Для Ронсара это настоящее святотатство. Ведь природа не мертва. Она напоена жизнью. Языческие боги не умерли, поэт их ясно видит и слышит. Как в легендарные времена Орфея, беседует он с природой, внимает ее голосам, она вся наполнена для него отзвуками древних мифов. Музы водят для него свой хоровод, Аполлон сходит с заоблачной высоты, и нимфы населяют леса и речные потоки.

Еще одной интересной особенностью произведений Ронсара этого периода является его непостоянство в выборе средств построения стихотворения. Поэт вообще не ограничивает себя в выборе рифмы, используя все ее виды. В его стихах встречаются также разнообразные двух - и трехкомпонентные переплетения рифм, которые образуют сложный и замысловатый рисунок, обеспечивая звуковую организацию стиха, объединяя строки, выделяя и уточняя мысль поэта. Подобное чередование рифм характерно, например, для следующего отрывка:

Fontaine Bellerie,

Belle fontaine cherienos Nymphes, quand ton eaucache au creux de ta sourcele satyreaules pourchasse a la course"au bord de ton ruisseau.

О Беллери, ручей мой славный,

Прекрасен ты, как бог дубравный,

Когда, с сатирами в борьбе,

Наполнив лес веселым эхом,

Не внемля страстной их мольбе,

Шалуньи нимфы с громким смехом,

Спасаясь, прячутся в тебе.

Смежная рифма, начиная строфу, чередуется с перекрестной рифмой, один из элементов которой вновь образует завершающую перекрестную рифму, вплетенную в предыдущую.

Теперь же обратимся к более поздним стихотворениям поэта, так называемым " Les derniers vers " (" Последним стихи "), большинство из которых не были изданы при жизни Ронсара. Это такие стихотворения как Dialogue de lay plus que les os." - "Я высох до костей.", "Il faut laisser maisons et vergers et jardins." - "Пора оставить дом и дерева в садах. ","Pour son tombeau" - "Эпитафия". Прочитав эти стихотворения, мы замечаем, что любимые темы Ронсара постепенно уступают свое место теме времени, трагическим мотивам и одновременно уходят своими корнями в более широкое и сложное восприятие жизни. В подтверждение этих слов рассмотрим одно из стихотворений этого сборника сонет "Il faut laisser maisons et vergers et jardins." ("Пора оставить дом и дерева в садах. "). оставить дом и дерева в садах. "). Читая эти стихи, мы не чувствуем барочного смятения, капитуляции перед смертью. Наоборот, поражает умиротворенность духа, с которой поэт идет навстречу концу:

Heureux qui ne fut onc, plus heureux qui retournerien comme il estoit, plus heureux qui séjourné,

Dhomme fait nouvel ange, auprès de Jesus-Christ,pourrir çà-bas sa despouille de boüe,

Dont le Sort, la Fortune, et le Destin se joüe,

Franc des liens du corps pour nestre quun esprit.

Блажен, кто нё жил здесь; блаженней, кто вернется

В ничто, где прежде был; блаженней, кто вольется

В хор ангелов, что лик Исуса вечно зрит,

Оставив в прахе гнить пустой сосуд скудельный -

Пусть и судьба и рок свой суд вершат отдельно

От тела, ибо жизнь лишь дух и сохранит.

(Пер.А. Парина)

Здесь отчетлива видна мысль, которою мы не встречали в более ранних стихотворениях Ронсара - жизнь после смерти, рай, религия. Поэт заявляет, что всё на земле скоротечно и бренно, блаженны лишь души, которые не жили на земле, а еще блаженнее те, кто после земли вернутся в иной мир, в "хор ангелов, что лик Исуса вечно зрит". Эта абсолютно христианская мысль впервые настолько четко видна у французского поэта; оптимизм перед смертью и готовность к переходу в другой мир никогда до этого момента не были им провозглашены. Беря во внимание эти примеры, мы вполне можем заявить, что поздний Ронсар в большей мере философ-христианин, а не лирик-одописец.

Таким образом, в перечисленных стихотворениях впервые возникает мысль, которая не раз будет звучать у позднего Ронсара и которая весьма существенна для понимания глубинных тенденций, питающих философские воззрения Ронсара после 1560 года (за дату отсчета изменений в творчестве поэта мы возьмем этот год). В свете подобной концепции по-новому трактуется и проблема времени, скоротечности и бренности жизни. Поэт утверждает, что бренность земного - это не только бедствие, но и основа жизни и постоянного обновления. Текучесть времени оказывается не только злом, но и предпосылкой развития, а тем самым стимулом для приятия действительности и обретения внутренней гармонии. Однако необходимо отметить, что трагический гуманизм позднего Ронсара представляет собой не отречение от ренессансных идеалов, а их дальнейшее углубление.

Примером тому служат и другие последние стихи поэта, сочиненные им на смертном ложе. Даже стихи, в которых Ронсар выражал отвращение и ужас, охватывавшие его перед лицом смерти (например, сонет "Je nay plus que les os." - " Я высох до костей… "):

Je nay plus que les os, un squelette je semble,

Décharné,denervé,démuselé, depoulpé…

Я высох до костей. К порогу тьмы и хлада

Я приближаюсь, глух, изглодан, черен, слаб…

в тоже время проникнуты духом стоического приятия неумолимого закона бытия:

Adieu, chers compaignons, adieu, mes chers amis!men vay le premier vous préparer la place.

Друзья, любимые, прощайте, старики!

Я буду первый там, и место вам займу я.

(Пер.В. Левика)

Поэт уверенно говорит о том, что "там" существует, выражает полное спокойствие перед уходом из этого мира.

Безусловно главным для нас стихотворением Ронсара этого периода является стихотворение "Pour son tombeau", специально созданное поэтом для написания на своей будущей могиле. Не случайно, что в русском переводе, сделанным выдающимся советским поэтом-переводчиком Вильгельмом Вениаминовичем Левиком, оно звучит как " Эпитафия".

Ronsard repose icy qui hardy dés enfance

Détourna d"Helicon les Muses en la France,le son du luth et les traits d"Apollon:peu valut sa Muse encontre l"eguillonla mort, qui cruelle en ce tombeau l"enserre.ame soit à Dieu, son corps soit à la terre.

Здесь погребен Ронсар. Камен заставил он

Прийти во Францию, покинув Геликон.

За Фебом шествовал он с лирой дерзновенной,

(Пер. В. Левика)

Именно это стихотворение поможет нам ответить на изначально поставленный вопрос о значимости античных и религиозных мотивов в творчестве Пьера де Ронсара. Кто, как не сам поэт в своем последнем, дающем оценку всей прожитой жизни произведении, способен на него ответить. В первой же строчке он упоминает Камен, древнеиталийских богинь, покровительниц искусств, говоря, что именно благодаря ему они пришли во Францию. Поэт указывает на огромное влияние античных образов в своей поэзии, признавая, что он служил этим образам в течение всей своей жизни. Он " за Фебом шествовал он с лирой дерзновенной", то есть был слугой, а точнее проводником искусства античности во Францию того периода. Ключевыми строками всего произведения, а возможно и всей этой работы, являются эти строки

Но одержала смерть победу над Каменой.

Жестокой участи он избежать не мог.

Земля покоит прах, а душу принял бог.

Ронсар прямо отвечает на вопрос о месте античных и религиозных образов в своей жизни - смерть одержала победу над Каменой, религия оказалась выше античных образцов. В своем последнем стихотворении он не говорит о том, что отправится к античным богам, он использует только христианские идеи о том, есть ли жизнь после смерти телесной оболочки. Душу поэта принял Бог, и он не из античного пантеона. Именно эти слова можно считать ответом на изначально поставленные нам вопросы. Ронсар в течение всей своей жизни обращался к образцам античности и был проводником идей той эпохи, творчески их переосмысливая. Однако во многом это были лишь удобные образы, через которые легче и гораздо изящнее можно было передать свои мысли. В конце же своей жизни Ронсар обратился к христианским мотивам, до этого практически не используя их в своих одах и лирике. Только они помогли ответить ему на философские вопросы, вставшие перед поэтом в конце жизни: проблема времени, скоротечности и бренности человеческой жизни, места души после смерти телесной оболочки.

Таким образом, говоря о месте античных и религиозных мотивов в творчестве Пьера де Ронсар, верным, на наш взгляд, является точка зрения, что оба мотива присутствовали в его поэзии, выполняя при этом разные цели и отвечая на разные вопросы.

Заключение

Заканчивая данную работу, хотелось бы подвести итог всего исследования.

В нашей работе мы провели анализ произведений Пьера Ронсара, а также рассмотрели особенности применения различных образов, прежде всего античных и христианских.

Материалом для исследования послужили стихотворения Пьера Ронсара. Конечно же, в данной работе не проанализированы все произведения автора, но были выбраны некоторые из них, согласно нашему мнению наиболее крупные и важные в его творчестве. Среди лирических произведений были рассмотрены сборники " Любовные стихотворения " (Amours, 1552), " Продолжение любовных стихотворений " (Continuations des Amours, 1555) и "Сонеты к Елене" (Sonnets pour Hélène,1578), среди од и гимнов такие произведения, как " Au Roi " - " К Королю", " A madame Marguerite " - " К Мадам Маргарите "," A Jouachim du Bellai " - " К Жоашиму Дю Белле", " A Jan Dorat " - " К Яну Дора", "Dialogue de lautheur et du mondain" - "Разговор автора и светского человека", "Je nay plus que les os." - "Я высох до костей.", "Il faut laisser maisons et vergers et jardins." - "Пора оставить дом и дерева в садах. ","Pour son tombeau" - "Эпитафия".

Подводя итоги данной работы, стоит сказать, что ответом на поставленный вопрос о месте античных и религиозных мотивов в творчестве Пьера де Ронсара, верной, на наш взгляд, является точка зрения, что оба мотива присутствовали в его творчестве, выполняя при этом разные цели и отвечая на разные вопросы. Античные образы поэт использовал в течение всей своей жизни как в лирических сборниках, так и в одах и гимнах. Они помогали ему более ярко было передать свои мысли и были связью с любимыми поэтами самого Ронсара: Вергилием, Горацием. К христианским же мотивам автор обратился лишь в конце своей жизни. Только они помогли ответить ему на философские вопросы, вставшие перед поэтом в то время: что есть жизнь и смерть, проблема времени, место души после смерти телесной оболочки. То есть, несмотря на тот факт, что античные мотивы занимали гораздо больше места в течение всего творческого пути поэта, значение религиозных мотивов нам кажется несоизмеримо выше, так как они помогали ответить на более сложные вопросы.

В своей работе мы попытались разжечь интерес аудитории к французскому поэту, и, надеемся, что наш труд откроет для кого-нибудь творчество П. Ронсара, ведь интерес к поэзии никогда не угаснет, и, благодаря переводам на русский язык таких мастеров своего дела, как П. Левик, С. Шервинский, Н. Рыкова и А. Парина, чтение сонетов Ронсара может доставить истинное наслаждение даже людям, не знающим французского языка.

Библиографический список

1. Виппер Ю.Б. Поэзия Плеяды: Становление литературной школы. - М.: Наука, 1976. - 431 с

Виппер Ю.Б. Творческие судьбы и история. (О западноевропейских литературах XVI - первой половины XIX века). - М: Наука, 1990.176 с.

Виппер Ю.Б. Поэзия Плеяды: Становление литературной школы. - М.: Наука, 1976. - 431 с.

Подгаецкая И.Ю. Поэтика Плеяды // Литература эпохи Возрожде-ния и проблемы всемирной литературы. - М.: Наука, 1967.124 с

Виппер Ю. Поэзия Ронсара // Ронсар П. Избранная поэзия: пер. С франц. / Сост.Ф. Брескина. - М.: Худ. лит., 1985 117 c.

Дю Белле Ж. Защита и прославление французского языка // Эстети-ка Ренессанса / Сост.В.П. Шестакова. - М.: Наука, 1981. Т.2.348 с.

Краткая литературная энциклопедия: т.7. - М.: Академия, 1972. С.234-237

Пахсарьян Н.Т. Зарубежная литература эпохи Возрождения. - М.: Московский государственный университет печати, 2007. - 254с.

Ронсар, пер. С.В. Шервинского. - М.: изд. Гос. академии художест-венных наук, 1926. - 243 с.

Шайтанов И. Плеяда: первая школа национальной поэзии // Исто-рия зарубежной литературы. Эпоха Возрождения: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: В 2 т. - М.: Владос, 2001.345 с.

Блюменфельд В.М. Вступит. статья // Поэты французского Возрождения. Антология. - Л. Лениздат, 1938. С.11-42

Pierre de Ronsard /1524-1585/

Переводы

/два французских оригинала не приведены, утеряны мною/

Nature fist present de cornes aux toreaux,
De la crampe du pied pour armes aux chevaux,
Aux poissons le nouer, et aux aigles l’adresse
De trancher l’air soudain, au vievres la vistesse,
Aux serpens le venin envelop; dedans
Leur queueet leur gencive,et aux lions les dens,
A l’homme la prudence,et n’ayant plus puissance
De donner comme `a l’homme aux home aux femmes la prudence,
Leur donna la beaut;, pour les server en lieu.
De pistols,de dars,de lances et d’espieu;
Car la beaut; Nicot, d’une plaisante dame
Surmonte homes et Dieux,les armes et la flame

Перевод В.Левика Мой перевод

Природа каждому оружие дала Весьма чадолюбива, но строга
Орлу – горбатый клюв и мощные крыла, Природа-мать дала быку рога,
Быку – его рога, коню – его копыта. Коню,щадя его стопы,–копыта,
У зайца-быстрый бег.Гадюка –ядовита Змее – яд грозный, за зубами скрытый.
Отравлен зуб ее. У рыбы – плавники, Бег быстрый –зайцу, рыбе-плавники,
И,наконец, у льва есть когти и клыки. Орлу-большие крылья, льву –клыки.
В мужчину мудрый ум она вселить умела. Мужчине даровала осторожность
Для женщин мудрости природа не имела И хватку.Отняв этого возможность
И,исчерпав на нас могущество свое, У дам, их наделила красотой.
Дала им красоту – не меч и не копье. Власть пушек и монеты золотой
Пред женской красотой мы все бессильны стали. Пасует перед безграничной властью
Она сильней богов,людей,огня и стали. Прелестных чар, внушенной ими страстью.

Si je tr;passe* entre tes bras, Madame,
Il me suffit, car je ne veus avoir
Plus grand honneur, sinon que de me voir
En te baisant, dans ton sein rendre l"ame.

Celui que Mars horriblement enflamme
Aille ; la guerre, et manque de pouvoir,
Et jeune d"ans, s";bate ; recevoir
En sa poitrine une Espaignole lame;

Mais moi, plus froid, je ne requier, sinon
Apres cent ans, sans gloire, et sans renom,
Mourir oisif en ton giron, Cassandre:

Car je me trompe, ou c"est plus de bonheur,
Mourir ainsi, que d"avoir tout l"honneur,
Pour vivre peu, d"un guerrier Alexandre.

*/Увы,буквы с надстрочными и подстрочными знаками набранного французского текста не воспроизводятся. Вместо них "вылезает" точка с запятой. Прошу извинить!
…………………….
Если/когда/ я умираю меж твоих рук, моя Дама, я несказанно этому рад.Точно также я не хочу «иметь в мире большей чести»,чем видеть,целуя тебя,отданной мне в твоей груди.душу.
Если тот, кому воспламеняет грудь Марс, идет на войну и от лет/молодых,-В.И./ совершенно неистов, резвится/веселится/,чтобы получить в грудь испанский клинок,
то я,не столь смелый /«более трусливый»/, не прошу иного./кроме/ как после ста лет без величия / славы,блеска/ и известности умереть
«бездействующим» на твоей груди, Кассандра.
Ибо либо я обманываюсь, либо в этом больше счастья, чем» иметь все
почести» и «мало жить» монархом Александром /Македонским,-В.И./ /подстрочники, этот и другие, максимально приближены к оригиналу, для сохранения оттенков и поворотов мысли-чувства Ронсара/

И смерть в твоих объятьях – благодать,
Кассандра! Чести выше я не жажду,
Чем видеть грудь Кассандры вечер каждый,
Мне отданную душу целовать.

Влюбленный в Марса, жаждет воевать,
Как лев, от юных лет отважней дважды,
Чтоб в жаркой схватке повстречать однажды
Клинок испанский и героем стать.

Я не настолько храбр и я прошу
У Бога лишь того, чем я дышу:
Прожить сто лет без славы близ Кассандры

И умереть не знаемым никем.
Обманываюсь?..Нет. Я буду всем
И буду счастлив больше Александра.

Или такой вариант

Когда Ронсар в объятьях умирает
Твоих, любовь, он не грустит. Он рад.
О да, нет выше чести и наград,
Чем видеть ту, что душу нам вверяет.

Поклонник Марса очи в меч вперяет,
Ярясь и устремляясь в битвы ад,
Неистово за осажденный град
Сражается и в схватке жизнь теряет.

Ронсар не хочет от судьбы иного,
Чем век в безвестности у берега родного
И сладкой смерти на груди Кассандры.

Сдается мне, что я себе не лгу,
Что стать вполне счастливым не смогу
И обретя всю славу Александра.

Или такой

Мой ангел,если даже я умру
В твоих объятьях, я счастливцем буду
Нет больше чести, чем целуя груди
Кассандры сном забыться лишь к утру.

Влекомый Марсом,словно на игру
Стремится в бой, собой являя чудо
Отваги молодеческой, покуда
Лоб не подставит грозному ядру.

Мне, не такому храброму,не нужно
Фанфар победных, Бардом безоружным
Мечтаю жить подле тебя, Кассандра,

Столетье.Либо поглупел от страсти
К прекрасной, либо в ней поболе счастья,
Чем в славе венценосца Александра.

Quand je te voy discourant ; par-toy,
Toute amuse avecques ta pensee,
Un peu la teste encontre bas baissee,
Te retirant du vulgaire et de moy,

Je veux souvent pour romper ton esmoy,
Te saluer,mais ma voix offensee
De trope de peur se retient amasser
Dedans la bouche,et me laisse tout coy.

Mon oeil confus ne peut souffrir ta veue;
De se rayons mon ame tremble esmeue;
Langue ne voix ne font leur action.

Seuls mes souspirs,stul mon triste visage
Parlent pour moy,et telle passion
De mon amour donne assez tesmoignage.

Когда я вижу тебя «разговаривающей» с собой, «охваченную мыслью», c головой, немного опущенной вниз, удаленной от пошлости /банальности/ и от меня, я хочу прервать твое «волнение»,приветствовать тебя, но мой голос, «обиженный» ,из страха «сдерживается», «собранный» перед ртом, и оставляет меня смиренным /молчащим/. Мой смущенный взгляд не может пересилить твой взгляд. От его лучей душа дрожит, возмущенная, ни язык, ни голос «не действуют» /не повинуются/. Только мои вздохи /стоны/, только мое грустное лицо говорит за меня и такая страсть дает/ представляет/ достаточные свидетельства моей любви.

Когда я вижу твой склоненный лик
И взор такой далекий от Ронсара.
От суеты и от страстей угара,
Взор, погруженный в мир священных книг,

Хочу сказать «люблю!», но в тот же миг,
Отброшен я назад, как от удара.
Меня бессилья настигает кара.
Кричу, но в горле умирает крик.

Мой взгляд не может вынести твой взгляд,
Как если бы он жег, как едкий яд.
Язык мне не подвластен. Я молчу.

Лишь вздох один да мой унылый вид
Расскажут, что я отдан палачу –
Моей любви, узилищу обид.

Или так

Ушедшая в мир грез от суеты
Вседневной, созерцая вереницы
Видений, обольщений чаровницы,
Меня совсем не замечаешь ты.

Хочу прогнать на миг твои мечты.
Урвать себе внимания крупицу,
Но не решаюсь пред тобой склониться,
Молчу, страшась колючей прямоты.

Но вот замечен я. Вперяю в землю очи,
Не в силах выдержать твой строгий взгляд. Он хочет
Мне грудь прожечь. Душа моя трепещет,

Язык прирос к гортани. Только вздох
О чувствах говорит. Он не клевещет,
Свидетельствуя, сколь мой жребий плох.

Когда тебя,моя любовь,я вижу
Задумчивой,ушедшею в мечты,
Когда грустишь или читаешь ты, -
Любой другой тебе Ронсара ближе.

Пойми,любовь моя,как я обижен,
Как огорчен от помыслов тщеты,
Подавлен,удручен – до немоты –
Таким паденьем моего престижа.

Я негодую. Открываю рот,
Хочу кричать и…утираю пот,
Твой взгяд сердитый встретив. Я беснуюсь.

Любимая, теряюсь я, когда
Твое уединение нарушу,
Застав врасплох застенчивую душу,
Когда она прозрачна, как слюда.

В твоих глазах – испуг, потом – вражда.
Я приговор себе в них ясно вижу, трушу.
Недавних грез пустой обман разрушен.
Решимость исчезает без следа.

Твой взор, поведав тайну, негодует,
Испепеляет, буйствует, лютует,
Верша несправедливый приговор.

Мой мозг летящих стрел не отражает.
Волненье застилает кругозор,
Страх облик мой чернит и искажает.

Или такое

Увидев, как ты голову склонила,
В тени дерев приют себе найдя
И думаешь о чем-то, уходя
Душой туда, где тайны дум хранила.

Кричать: «Вернись ко мне, мое светило!» -
Мне хочется. Ты, сердце холодя,
Меня, безмолвно взглядом осудя,
Лишаешь языка и всякой силы.

Мой взгляд, встречая твой, бежит в кусты.
Моя душа, забывшая мечты,
Дрожит и бьется, как в силке пичуга.

Молчу я. Только вздохи говорят
И молят о спасенье от недуга.
Увы, мольбы от чар не исцелят.

Ты близко, рядом, здесь, но не со мной.
О чем-то думаешь, печалишься, мечтаешь.
Ты - как во сне. Других не замечаешь,
Уйдя в свой мир, где нет меня с тобой.

Приветствовать хочу, но голос мой
Мне изменяет. Я молчу. Теряешь,
Нить слов, когда волнуюсь. Мнусь. Вздыхаешь,
Терзаемый, подавленный, немой.
,
Сжимаюсь, цепенею от смущения.
Злясь на себя, кляну порабощение.
Язык не повинуется. Цепями

Не скован, но беспомощен. Твой взгляд
Настиг. Бессильный, шевелю губами,
Дрожу, готовый провалиться в ад.

…………………………………………….

Quand au matin ma Deesse s"abille
D"un riche or crespe ombrageant ses talons,
Et que les retz de ses beaulx cheveux blondz
En cent fa;ons ennonde et entortille:
Je l"accompare ; l"escumiere fille,
Qui or peignant les siens jaunement longz,
Or les ridant en mille crespillons
Nageoyt abord dedans une coquille.
De femme humaine encore ne sont pas
Son ris, son front, ses gestes, ny ses pas,
Ny de ses yeulx l"une et l"autre chandelle:
Rocz, eaux, ny boys, ne celent point en eulx
Nymphe, qui ait si follastres cheveux,
Ny l"oeil si beau, ny la bouche si belle.

Когда утром моя богиня одевается, изобильным золотом взбивает волосы, покрывающие тенью ее пятки, и когда сеть/тенета/ этих бе-
локурых волос сотней способов струится и извивается, я сравниваю их с пеной, которая также завивается тысячью локонов/завитков/.
У «человеческой» женщины есть, кроме того, ее смех, лоб, жесты,
шаги, глаза.И тот, и другой искрятся. И скалы, и воды, и рощи живут
в садах этой нимфы, имеющей «бешеные» волосы, и взгляд, такой
великолепный, и рот,такой прекрасный.

Укладывает волосы моя
Прелестная, пух золотой взбивая,
Глубокой тенью ноги покрывая.
Под гребнем укрощенная струя

Волос бежит, переливаясь. Я
Сравню их с пеной. Также завивает
Та локон, лоно вод приоткрывая,
В глубинах сокровенное тая.

У женщины искрятся и глаза,
Помимо прядей. Взгляда бирюза,
Смех,мимика, шаги, руки движенья,

Высь гор, синь рек, вздох ветра, рощи сны –
В ней все живет. В мир сказочной страны
Зовет войти, томит воображенье.

Или такое переложение

Проснулась. Хочет встать моя богиня.
Представьте пробуждение зари.
Здесь каждый локон золотом искрит.
И Аполлон такого не отринет.

Такого нет и у пеннорожденной /Афродиты.-В.И./
Сплетенья белокурых завитков,
Пред коими вся мудрость – пыль веков,
Горят в руках служанки восхищенной.

Виясь, скользит кудрей ее ручей,
Как нимфы шлейф из солнечных лучей.
Прибавьте лоб, глаза, улыбку, зубы

К сплетениям сверкающих волос,
Увенчанных гирляндой пышных роз.
Несчастен тот, кто милых не голубит.

Mon dieu, mon dieu, que ma maistresse est belle!
Soit que j"admire ou ses yeus, mes seigneurs,
Ou de son front les dous-graves honneurs,
Ou l"Orient de sa levre jumelle.

Mon dieu, mon dieu, que ma dame est cruelle!
Soit qu"un raport rengrege mes douleurs,
Soit qu"un depit parannise mes pleurs,
Soit qu"un refus mes pla;es renouvelle.

Ainsi le miel de sa douce beaut;
Nourrit mon coeur: ainsi sa cruaut;
D"aluine amere enamere ma vie.

Ainsi repeu d"un si divers repas,
Ores je vi, ores je ne vi pas
Egal au sort des freres d"Oebalie

Боже мой! Боже мой! Как моя госпожа прекрасна! Как ни восхититься ее глазами,моими властителями /победителями/ или ее лбом,прелестным и чистым,или алостью ее губ!
Боже мой! Боже мой! Как моя Дама жестока! Как «усиливает» мою
Боль! Как ее отказ «возрождает мои язвы»,так мед ее сладостной красоты питает мое сердце и так ее жестокость горькой желчью «окисляет» всю мою жизнь,такова зарубка от столь различного питания.Сейчас «я вижу ее и сейчас не вижу»,равный участью братьям Осбалии.

Боже мой! Боже мой! Как прекрасна она!
Эти очи черней полуночи,
Этот лоб, алость губ! Как хохочет!
Прелесть дамы в себя влюблена.

Боже мой! Боже мой! Как жестока она!
Не желает понять,что мне больно,
Что терзает мне раны невольно,
Что лишает улыбки и сна.

Подавляя страдальческий крик,
Я гоню от себя ее лик.
Все напрасно. Я полн восхищеньем,

Волшебством ее взгляда и уст,
От которых – смятение чувств,
Зол судьбы моей коловращенье.

Ni de son chef le tresor cr;pelu,
Ni de sa jo;e une et l"autre fossette,
Ni l"embonpoint de sa gorge grassette,
Ni son menton rondement fosselu,

Ni son bel oeil que les miens ont voulu
Choisir pour prince ; mon ame sugette,
Ni son beau sein, dont l"Archerot me gette
Le plus agu de son trait ;moulu,

Ni de son ris les miliers de Charites,
Ni ses beaut;s en mile coeurs ;crites,
N"ont esclav; ma libre affection.

Seul son esprit, o; tout le ciel abonde,
Et les torrens de sa douce faconde,
Me font mourir pour sa perfection

Ни завитое сокровище ее головы,ни одна и другая «ямочки» моей улыбки,ни изгиб ее шеи,ни ее подбородок,ни ее прекрасный взор,мое достояние,ни ее прелестная грудь,своды которой повергают меня в самое большое волнение,ни ее прекрасный стан,»жилище» харит,ни другие ее красоты,вписанные в тысячи сердец,не покоряют мои чувства.Один ее дух,в котором в избытке все небо,одна его сладостная значительная «словоохотливость» «заставляет» меня умереть за ее совершенства.

Я покорен не золотом волос,
Не лбом атласным и не светом глаз
Не звонким смехом, не звучаньем фраз,
Не прелестью грудей, цветущих роз,

Не гибким станом и не негой поз,
Не статью бедер, двух античных ваз.
Не взглядом гордым, кой мой взор потряс
Не бл еском взоров. Нет!.. О т них – мороз

И пламя – совершенствами души
Твоей,в которой небо рай вершит,
Запечатлев в ней чары божества,

Души,все говорящей вам без слов.
За этот рай я умереть готов,
Сгорая от блаженства торжества.

Пьянит краса ее волос
И колдовские чары смеха,
И взоры, страждущих утеха,
И шея, и точеный нос.

И грудь, сладчайшая на свете.
Они томят, бросают в дрожь,
Жгут и вонзают в сердце нож.
Они распяли грудь поэта.

И все ж не этими вещами
Кассандра дух порабощает.
Не облик, нет – ее душа,

Обильная дарами неба,
Объяла дух мой райской негой,
Безмерную любовь внуша.

Je vouldroy bien richement jaunissant
En pluye d"or goute ; goute descendre
Dans le beau sein de ma belle Cassandre,
Lors qu"en ses yeulx le somme va glissant.
Je vouldroy bien en toreau blandissant
Me transformer pour finement la prendre,
Quand elle va par l"herbe la plus tendre
Seule ; l"escart mille fleurs ravissant.
Je vouldroy bien afin d" aiser ma peine
Estre un Narcisse, et elle une fontaine
Pour m"y plonger une nuict ; sejour:
Et vouldroy bien que ceste nuict encore
Durast tousjours sans que jamais l"Aurore
D"un front nouveau nous r"allumast le jour.

Я хотел бы, «богато» желтея, золотым дождем опуститься на лоно моей прекрасной
Кассандры,когда в ее глаза, «скользя» /слегка касаясь, идет сон.
Потом я желал бы, преобразившись в белеющего быка. Нести ее на моей спине,когда
Она в апреле идет по траве, самой нежной, очаровательный цвет тысячи цветов.
Еще я бы хотел,для того чтобы «облегчить мою боль», быть Нарциссом. а она – водоем, чтобы окунаться в ночь.
И я хотел бы еще, чтобы эта ночь была вечной и чтобы Аврора не зажигала новый день, для того чтобы меня разбудить.

О, как бы я хотел дождем стать золотым,
Сквозь ткани пролагающим дорогу,
Целующим Кассандре стан и ноги,
Когда в нее Морфей вдул сновидений дым!

Мечтаю также я быком стать голубым,
И на спине нести гнев недотроги,
Томя ей грудь, склоненную в тревоге.
О, если б как цветы я Дамой был любим!

О, как желал бы перевоплотиться
Ронсар в великолепного Нарцисса
И превратить Кассандру в водоем!

В очах ее волнуемых качаться.
Аврору увидав, не разлучаться,
Восток не покидать просить вдвоем!
…………………………………………………………………

Cependant que tu vois le superbe ravage
De la riviere Tusque,et le mont palatin,
Et que l"air de Latins te fait parler latin,
Changeant `a l’estranger ton naturel langage.

Une fille d’Anjou me detient en cervage,
Ores baisant sa main et ores son tetin.
Et ores ses beaux yeux,aster de mon destin.
Je vy,comme l’on dit,trop plus heureux que sage.

Tu diras ; Maigni,lisant ces vers ici:
«C’est grand cas que Ronsard est encore amourreux!»
Mon Bellay,je le suis,et le veux estre aussi

Et ne veux confesser qu’amour soit malheureux,
Ou si c’est un Malheur,baste,je delibere
De vivre malheureux en si belle misere.

В то время,когда /между тем, как/ ты видишь перед собой пышный /прекрасный/берег реки Туск и гору Палатин, в то время,когда воздух латинян «заставляет тебя» говорить на латыни, изменяя твоему природному языку на чужбине
Девица из Анжу ослабляет мне «крепостную зависимость». Целуя ее руки и груди и ее прекрасные глаза, светила моей судьбы, я слышу, как обо мне говорят: более счастлив, нежели мудр/умен/.
Ты скажешь Маньи,читая эти стихи здесь: «Это замечательный случай, то, что Ронсар все еще влюблен.» Мой Белле, я ему следую и для него /?/ хочу быть тем же.
И я не хочу признать, что любовь приносит несчастье, что это беда, вьючная корзина. Я принимаю решение «жить несчастным»в таком прекрасном горе /страдании/

Меж тем как ты глядишь на берег Туск-реки
И Палатин-гору, живя в краю латыни,
Не слыша речь француза на чужбине,
Изнемогая духом от тоски,

Девица из Анжу дает мне две руки
И дарит мне глаза. Я их лобзаю ныне,
Огни моей судьбы, и, раб моей рабыни,
Рассудку предпочел кумач ее щеки.

Представишь ты Маньи, читая эти строки,
Как невидаль,обман,что я еще влюблен.
Люблю, люблю, Белле! И пьян от сей мороки.

То не лавина, не кошмарный сон,
Не вьючная корзина – это счастье.
Я и за трон не сброшу бремя страсти.

Или такой вариант

В тот самый час, когда глядишь на склон реки
И Палатин-гору ты хвалишь на латыни,
Родной язык сменив на папский на чужбине,
И воздух латинян изводишь на зевки,

У девы из Анжу, чьи рученьки мягки,
Их и глаза лижу – вот как тужу я ныне.
Белле,я не блажу, нет. Разума гордыней
Совсем не дорожу. Мне святы губ тиски.

Воскликнешь ты, Маньи читая строчки эти:
« Подумай-ка, Ронсар по- прежнему влюблен!»
О да,Белле, люблю. Пленен. Пишу сонеты.

Я не несчастен, не терплю урон -
Я с удовольствием любовный вьюк влачу.
Сто лет любить хочу. Я не шучу.

Marie, lev;s-vous, vous estes paresseuse,
Ja la gaye alouette au ciel a fredonn;,
Et ja, le rossignol frisquement jargonn;,
Dessus l"espine assis, sa complainte amoureuse.

Debout donq, allon voir l"herbelette perleuse,
Et vostre beau rosier de boutons couronn;,
Et voz oeillets aim;s, ausquels av;s donn;
Hyer au soir de l"eau, d"une main si songneuse.

Hyer en vous couchant, vous me fistes promesse
D"estre plus-tost que moi ce matin eveill;e,
Mais le someil vous tient encor toute sill;e:

Ian, je vous punirai du pech; de paresse,
Je vois baiser cent fois vostre oeil, vostre tetin,
Afin de vous aprendre ; vous lever matin

Мари, вставайте, моя юная ленивица!.Уже веселый жаворонок запел в небесах и сладко «голосит» соловей, сидя под терновником, свою любовную жалобу.Вставайте! Пойдем посмотрим на травку с ее переливами и бутоны вашего красивого розового куста, увенчанные короной, на ваши сладкие гвоздики, которым подливали вчера воду из руки, такой мечтательной, вчера вечером,ложась спать, вы заклинали ваши глаза раньше, чем проснулся я сегодня утром. Но спать до рассвета /?/ девушкам-грациям. Вы еще держите глаза закрытыми –от сладкого сна. Сюда!Сюда! Чтобы я целовал вас и вашу прекрасную грудь сто раз, дабы научить вас вставать утром.

Мари-лентяйка, хватит спать!Вставайте!
Уж жаворонок пел вам – спали вы.
Уж соловейка, менестрель любви,
Чарует розу жалобой. Вставайте!

Как жемчуга, блестит трава. Вкушайте
Дыханье роз.Они молчат, увы.
Спать дальше – бросьте вон из головы!
Гвоздики пить желают!..Поспешайте.

Вчера, ложась в постель, клялись не вы ли
Встать утром до меня?..И вот вы спите!
Как ни бужу вас, глазки не открыли.

Красавица, проснитесь и идите
Сюда! Я зацелую вашу грудь
И вы тогда не сможете заснуть.

Chanson
Bon jour mon cueur, bon jour ma doulce vie.
Bon jour mon oeil, bon jour ma chere amye,
H; bon jour ma toute belle,
Ma mignardise, bon jour,
Mes delices, mon amour,
Mon dous printemps, ma doulce fleur nouvelle
Mon doulx plaisir, ma douce columbelle,
Mon passereau, ma gente tourterelle,
Bon jour, ma doulce rebelle.
H; fauldra-t-il que quelcun me reproche
Que j"ay vers toy le cueur plus dur que roche
De t"avoir laiss;, maitresse,
Pour aller suivre le Roy,
Mandiant je ne s;ay quoy
Que le vulgaire appelle une largesse?
Plustost perisse honneur, court, et richesse,
Que pour les biens jamais je te relaisse,
Ma doulce et belle deesse.

Песня

Здравствуй, мое сердце, здравствуй моя сладкая жизнь, здравствуй,мой взор, здравствуй,моя дорогая подруга! Здравствуй, вся моя прекрасная кокетка, здравствуй, мое наслаждение /моя отрада/, моя любовь, моя добрая теплая весна, мой нежный цветочек, мое удовольствие, моя ласковая голубка, мой воробышек, моя милая горлица! Здравствуй, моя сладкая мятежница. Мне хочется умереть, когда меня упрекают в том, что мое «служение» тебе холоднее, чем камень.Покидаю тебя, моя повелительница,чтобы ехать к королю и искать /добиваться/…Я не знаю, каким словом назвать щедрость /короля?-В.И./ Скорее погибнут /будут уничтожены/честь, двор и богатство, чем я тебя когда-нибудь оставлю для благ, моя прелестная
богиня.

Здравствуй, дорогая! Здравствуй, жизнь моя!
Здравствуй, взор прелестный, солнце бытия!
Здравствуй, цветик нежный! Здравствуй, радость дней!
Здравствуй, вихрь мятежный! Мед моих очей,
Наслажденье, здравствуй! Милая кокетка,
Щебетунья, здравствуй!Здравствуй, сердцеедка!
Вся моя прекрасная, здравствуй! Песнь моя,
Здравствуй! Губки страстные, ласки вам, друзья!
Слышать не могу я вздорные упреки
В том, что дорогую сделал одинокой.
Королю служенье, грез моих принцесса,
Самоотверженья требует. Метресса,
Временами нужно ездить к королю,
Чтоб платить за ужин с той, кого люблю.
Жизнь отдам скорее, чем тебя покину
Для дворца ливреи, сладкая богиня!

Epitaphe de Marie

Cy reposent les oz de toy, belle Marie,
Qui me fis pour Anjou quitter le Vandomois,
Qui m"eschauffas le sang au plus verd de mes mois,
Qui fus toute mon coeur, mon sang, et mon envie.

En ta tombe repose honneur et courtoisie,
La vertu, la beaut;, qu"en l"ame je sentois,
La grace et les amours qu"aux regards tu portois,
Tels qu"ils eussent d"un mort resuscit; la vie.

Tu es belle Marie un bel astre des cieux:
Les Anges tous ravis se paissent de tes yeux,
La terre te regrette. O beaut; sans seconde!

Maintenant tu es vive, et je suis mort d"ennuy.
Ha, siecle malheureux! malheureux est celuy
Qui s"abuse d"Amour, et qui se fie au Monde.

Здесь отдыхают твои кости, прекрасная Мари, заставившая меня для Анжу покинуть Вандомуа, зажегшая мне кровь в самый зеленый из моих месяцев, наполнившая собой мое сердце, мою кровь и мои желания.
В твоей могиле отдыхают /покоятся/ честь и галантность,
добродетель и красота, которые я чувствовал в душе, грация и любовь, которые ты носила во взглядах, такие, кои из смерти могли бы воссоздать жизнь.
.
Ты прекрасна, Мари,прекрасная звезда неба. Ангелы,совершенно очарованные, пролетают перед твоими глазами.Земля о тебе сожалеет О красота без « секунды»! /без повторения? –В.И./

Теперь жива ты, а я мертв от тоски/досады/.О, несчастный век! Несчастен всякий, кто заблуждается/ в представлениях/о любви и кто полагается на этот мир.

Здесь косточки лежат твои, Мари Дюпен,
Чей лучезарный день залетной птицей минул.
Для дивных чар Ронсар Вандомуа покинул
В его цветущий май, попал в любовный плен.

Землей засыпаны достоинства камен,
Любовь и красоту в могилу рок низринул.
Твой взор был так хорош, когда мой взор отринул,
Что в рай мог возносить, мог пересилить тлен.

Прекрасная Мари, небесная звезда,
На землю не вернется никогда.
Зрит восхищенных ангелов полет.

Ронсар скорбит. Ты для него – живая.
Он без тебя – мертвец. Где солнце мая?
Где свет любви? Мечта о счастье врет.

Puis qu"elle est tout hyver, toute la mesme glace,
Toute neige, et son coeur tout arm; de gla;ons,
Qui ne m"aime sinon pour avoir mes chansons,
Pourquoy suis-je si fol que je ne m"en delace?

Dequoy me sert son nom, sa grandeur et sa race,
Que d"honneste servage, et de belles prisons?
Maistresse, je n"ay pas les cheveux si grisons,
Qu"une autre de bon coeur ne prenne vostre place.

Amour, qui est enfant, ne cele verit;.
Vous n"estes si superbe, ou si riche en beaut;,
Qu"il faille desdaigner un bon coeur qui vous aime.

R"entrer en mon Avril desormais je ne puis:
Aimez moy, s"il vous plaist, grison comme je suis,
Et je vous aimeray quand vous serez de mesme.

Коль скоро она вся “зимняя», вся ледяная, вся снежная и ее сердце «укомплектовано» льдинами, коль скоро она любит меня не иначе, чем для того, чтобы иметь мои песни /стихи/, то почему я такой безумный, что ее не покидаю?
Чем меня дарит ее имя, ее высокое положение и ее род –«приличной» зависимостью и прекрасной тюрьмой?!Метресса, «я не имею волосы столь седыми», чтобы другая «не приняла» ваше место в моем сердце.
Амур, который есть ребенок, не таит правды. Вы не такая прекрасная /великолепная/, не настолько богаты красотой, чтобы гнушаться /пренебрегать/ доброго сердца, которое вас любит.
Вернуться в мой апрель /в мою весну,-В.И./ я не могу «в дальнейшем».Любите меня, пожалуйта, седым, какой я есть, и я буду любить вас, когда вы станете такой же.

Вы любите меня?.. -О нет! Вы ждете песен.
Вы – женщина?..- Зима,холодная, как снег.
Зачем я вас люблю, безумный человек?..
Почто не ухожу?..Ваш дом для сердца тесен.

Что ваше имя мне? Ваш род?.. Ах, он чудесен!..
Я все же не хочу скончать пажом свой век.
Мой цвет волос белес, вы скажете, для нег?
Скажите, без стихов я вам не интересен?..

Ну что же, для другой найду я в сердце место.
Амур не станет лгать. Он скажет вам без лести,
Что лик ваш красотой не сказочно богат.

Стать снова молодым я не могу, увы.
Вам не противен вид желтеющей листвы.
Как знать, быть может, я не так уж староват!

Или так

Жжет стужей ваше сердце ледяной.
Вам мил не я – стихов моих успех.
Пыл чувств поэта вызывает смех.::
О да, безумен я, мучитель дорогой!

Я чтим высокородною женой.
Но что блеск титула? Что честь отличий всех?
Седые волосы противны вам, как грех.
Они мне будут прощены другой.

Амур – ребенок. Не умеет лгать.
«Не вправе знать душой пренебрегать
Влюбленной. Вы красивы не чрезмерно,-

Он скажет вам. – О да, ваш друг – седой.
Однако, молод с вами, молодой,
И не разлюбит вас до смерти, верно.»

Когда беру отставку /отпуск/ от ваших глаз, которые меня покорили/поработили, вы говорите мне/, как человек,охваченный страстью: «Я вас люблю, Ронсар, одной судьбой /?/ (одного предназначенного?) Любить вас принуждает мою волю небо. Не ваше звание, не вашу красоту/?/, не ваш возраст, который несется /склоняется к осени. Это уже потеряно, как дым.Это только несправедливая жестокость неба.Увидев вас, мой разум не защитился. Могу ли я вас забыть, как утраченную вещь? Ах, я этого не сумею и я буду много хотеть этого.Желая этого, я обретаю силу в противоположном. Так как говорят, что небо – причина всего доброго, я не могу ему противиться, нужно ему уступить.»

Хочу от ваших глаз уйти,
Которые меня пленили,
И слышу сзади голос милый,
Рай повелевший обрести.

«Я вас люблю, Ронсар. Почти.
Нас небеса соединили.
Не возраст, красота и сила.
Они не могут потрясти

Уже. Ценю я в вас иное.
Что?..Это чувство неземное.
Я не могу вас не любить.

Быть вашей боги повелели.
Мне ль, слабой, небо победить?
Целуйте. Вы добились цели.»

A mon retour /h;! Je m’en desespere/
Tu m’es recue d’un baiser tout glac;,
Froid,sans sa veux, baise d’un trepass;,
Tel que Diane en donnoit ; son fr;re,

Tel qu’une fille en donne ; sa grfnd’mere,
La fianc;e en donne au fianc;,
Ny savoureux,ny moiteaux, ny press;.
Et quoy! Ma l;vre est-elle si amere?

Ha!tu devrois imiter les pigeons,
Qui bec en bec de baisers doux longs,
Se font l’amour sur le haut d’une souche.

Je te suppli,maistresse,desormais,
Ou baise-moy la saveur en la bouche,
Ou bien du tout ne me baise jamais.

По моем возвращении –вот тебе раз! Я – в отчаянии! – ты меня встретила ледяным поцелуем умершей /усопшей/ -таким,какой Диана давала своему брату, таким, какой девочка дает своей бабушке, невеста – жениху – невкусным, не влажным, вялым. А что, моя щека столь горька? О, ты должна была бы подражать голубям, кои поцелуями клюв в клюв, сладкими и долгими, «делают» любовь на верхней части печной трубы. Я тебя умоляю, госпожа, моя повелительница! Впредь или целуй меня в рот или не целуй никогда.

Вернулся я. И что же? Что я встретил?
Как лед холодный, черствый и безвкусный
Твой поцелуй покойницы –столь гнусный
И отвратительный. Отвратней нет на свете.

Сестричка братца так могла б приветить
И внучка бабушку так чмокнуть,столь искусно,
Как ты мою щеку. Мой друг,мне грустно
И горько. Не любви лобзанье это.

Должны мы взять урок у голубей,
Целующих друг дружку на трубе,-
Вон там – прилежно, и разнообразно,

И сладко.Обещай мне, глыба льда,
Не целоваться впредь столь безобразно.
И только в рот целуй меня всегда.

Я оскорблен. Нет, я с ума схожу!
Какой ты поцелуй мне подарила?!
Безвкусный, ледяной, лишенный силы
И нежности. До сей поры дрожу.

Могилы безотрадней он, скажу.
Сестра целует брата так вот хило,
Так холодно, и внученька так мило
Целует бабку. Так я соль лижу.

Горька моя щека? Давай равняться
На голубей, целуя, не стесняться,
Как эти птицы, соловьев славней.

Прошу, моя владычица: отныне
Целуй меня покрепче, понежней
Иль не целуй совсем! Пусть сердце стынет.

Кляну свой злополучный рок, скорбя.
Сражен могильным поцелуем свято
Преставленной. Одной губой так брата
Сестра целует. Этак, не любя,

Невеста жениха, стыдясь себя,
Целует столь бессильно, так внучата
Целуют бабушку, столь сухо, бесенята,
Всей пятерней щеку ей теребя.

Не понимаю я. Моя щека – горька?
Смотри,как голуби целуются. Сладка
Их участь. Вот кому мы подражать должны.

Молю тебя, тщедушный ангел,- впредь
Целуй меня лобзанием жены
Иль вовсе не целуй!..Твой дар – как смерть.

Я вне себя, бесчувственный палач мой
Повержен ниц прикосновеньем «знойным»,
Лобзаньем Ваших уст заупокойным,
Таким холодным, призрачным и мрачным.

Диана брата так целует «смачно»,
Столь «истово», простите! – так достойно.
И внучка бабушку, быть может, - столь пристойно.
Невеста жениха, когда прозрачный

И смотрит в мир иной, целует крепче!
Взгляните, как два голубя при встрече
Целуются, беря клюв в клюв. Так сладко,

Так жарко!..Может быть, моя щека горька?..
Молю вас, переймите их повадку:
Щедрей целуйте в рот! Или – никак.

Maitresse, embrasse-moi, baise-moi, serre-moi,
Haleine contre haleine, echauffe-moi la vie,
Mille et mille baisers donne-moi je te prie,
Amour veut tout sans nombre, amour n"a point de loi.

Baise et rebaise-moi ; belle bouche pourquoi
Te gardes-tu la-bas, quand tu seras bl;mie,
A baiser (de Pluton ou la femme ou l"amie),
N"ayant plus ni couleur, ni rien semblable a toi ?

En vivant presse-moi de tes levres de roses,
B;gaie, en me baisant, a levres demi-closes
Mille mots tronconnes, mourant entre mes bras.

Je mourrai dans les tiens, puis, toi ressuscitee,
Je ressusciterai ; allons ainsi la-bas,
Le jour, tant soit-il court, vaut mieux que la nuitee.

Метресса, обними меня, целуй меня, прижми к груди, согрей мою жизнь! Тысячу и тысячу поцелуев дай мне, я тебя прошу. Любовь хочет всего без числа. У любви нет закона. Целуй и снова целуй меня! Прекрасный рот, почему ты себя бережешь?Ведь ты останешься бледным, целуя Плутона, женщину или подругу, на себя не похожим.Скорее прижмись ко мне твоими губами-розами. Лепечи,
целуя меня в полузакрытые губы тысячу «режущих» слов, умирая меж моих рук.Я умру в твоих, потом ты воскреснешь и я воскресну.День, такой короткий, не стоит ли большего, чем ночь?

Поцелуй меня сердечно,
Обними, к груди прижми!
Я тобой дышу, пойми.
Я желаю бесконечно

Целовать твой рот, чтоб вечно
Он алел у шер ами*,
Уподобленный людьми
Розе в ризе подвенечной.

Губы-сливы дай скорей!
Лепечи слова детей.
Мы в объятьях умираем

От восторга, но потом
В миг волшебный воскресаем.
День любви стал сладким сном.

*У дорогой подруги / франц./

Или иначе

Хочу твоих объятий плена.
Целуй меня, мой мед, мой зной!
Дыханье наших губ в одно
Сольем, прелестная Елена!

Целуй еще! Желанья пена
Обдаст тебя живой волной.
Ленивым он не будет, мой
рот. Доберется до колена.

Укусит?. Проглотите слезы
И улыбнитесь, губы-розы,
И лепечите лепестками.

Испив нектар их, я умру.
И ты умрешь, всплеснув руками.
Амур нас оживит к утру.

Pourtant si ta maitresse est un petit putain,
Tu ne dois pour cela te courrousser contre elle
Voudrois-tu bien hayr ton ami plus fidelle
Pour estre un peu jureur, ou trop haut ; la main?
Il ne faut prendre ainsi tous pech;s ; dedain,
Quand la faute en pechant n"est pas continuelle:
Puis il faut endurer d"une maitresse belle
Qui confesse sa faute, et s"en repent soudain.
Tu me diras qu"honneste et gentille est t"amie,
Et je te respondrai qu"honneste fut Cynthie,
L"amie de Properce en vers ingenieus,
Et si ne laissa pas de faire amour diverse.
Endure donc, Ami, car tu ne vaus pas mieus
Que Catulle valut, que Tibulle et Properce.

Даже если твоя метресса немножко путана, ты не должен из-за этого на нее гневаться. Мог бы ты возненавидеть твоего верного друга,
если бы он был немного сумасшедшим или ловким на руку? Не надо относиться с презренем к любому, если его вина не постоянна. Нужно претерпеть от прекрасной госпожи, которая признает свою вину и раскаивается. Ты мне скажешь, какая честная /порядочная/ и милая /славная, благородная/ твоя подруга, а я отвечу, что честной /порядочной/ была Цинтия, подруга Проперция в искусных стихах и
Что она позволяла себе «делать различную любовь». Терпи же, друг, ибо ты не лучше, чем Тибулл, Катулл и Проперций.

Когда узнаете, что Дама изменяет,
Сожмите зубы, обуздайте гордый гнев!
На друга вы ведь не бросаетесь, как лев,
Когда тот сердит вас и жизнь вам усложняет1

Нельзя карать того, кому в вину вменяют,
Минутную расслабленность, вскипев.
Раскаянье прекрасных дам и дев
Оправдывает их и извиняет.

Вы скажете про честь иных и благородство
Подруги вашей нежной. Я отмечу сходство
Раз изменившей с Цинтией стихов,

Известной пассией. Проперция надула
Она,прелестница. Всех жребий был таков
Поэтов Рима – и Катулла,и Тибулла.

Не гневайтесь на вашу дорогушу,
прознав, что ненаглядная – путана.
Не броситесь же вы со словом бранным
На друга, если пьян и много скушал!

Лишь тот, кто оправданья милой слушал,
Ждать вправе, что излечит сердца рану.
Кто дал раскаяться склонившейся к обману,
простил и обвинений не обрушил.

Вы не согласны?.. Вам должно быть точно
Известно, что подруга беспорочна?..
Порядочной ли Цинтия была

В глазах Проперция, влюбленного поэта?
И Лесбия Катулла предала,
И Делия Тибулла. Знаем это.

……………

Celui qui n"aime est malheureux,
Et malhereux est l’amoureux;
Mais la misere la plus grande,
C’est quand l’amant,apres avoir
En bien servant fait son devoir,
Ne recoit point ce qu’il demande.

La race en amour ne sert rien,
Ne beaut; grace,ne maintien;
Sans honner la Muse gist morte;
Les amoureuses du jourd’huy
En se vendant aiment celuy
Qui le plus d’argent leur apporte.

Puisse mourir meschantement
Qui l’or trouva premierement:
Par luy le frere n"est pas frere,
Le pere n’est pas pere seur,
Par lui la soeur n’est pas la soeur,
Et la mere n’est pas la mere.

Par luy la guerre et le discord,
Par luy les glaives et la mort,
Par luy viennent mille tristesses,
Et qui pis est,nous recevons
La mort par luy,nous qui vivons
Amoureux d’avares maistresses.

Тот, кто не любит, несчастен и несчастен влюбленный, но самая большая беда, это когда любящий «хорошо послужив своему долгу», не получает требуемого.Род /порода/ в любви не служат ничему, ни красота, ни грация, ни манеры. Без чести /почестей/ муза умирает. Сегодняшние возлюбленные, продавая себя, любят того, кто приносит им больше денег. Пусть скверно /злой смертью/ умрет тот,
кто впервые открыл /отыскал/ золото! Из-за него брат не брат, отец не отец, сестра не сетра и мать не мать. Из-за него война и раздор /распри/, мечи и смерть, от него приходят тысячи горестей и, что еще
хуже,- получаем смерть от него мы, живущие влюбленностью в скупых метресс.

Не любящий не знает счастья,
Но и влюбленные несчастны.
Жизнь таковых похуже многих,
Когда они любви своей
Всем жертвуют за лязг цепей,
Бросая сердце ей под ноги.

Когда ни пыл, ни знатность рода,
Ни отданная в дар свобода
Не служат им. Погибла муза
Непризнанной. Большая часть
Дам признает лишь денег власть
И продает за плату узы.

Пусть вечно корчится в аду
Вручивший золото, как мзду,
Впервые! Брат через него
Не брат теперь и мать не мать,
Отец – чужой. Ему начхать,
Живой ты или не живой.

Через него – война, раздор,
Разбои и смертей топор,
Мученья –миллионы бед.
Им разожжен костер для нас,
Чей взор ослеп от искр из глаз
И шлейфов скаредных комет.

J"esp;re en crain,je me tais et supplie,
Or’ je suis glace et ores un feu chaud,
J’admire tout et de rien ne me chaut,
Je me delace et mon col je relie.

Rien ne me plaist sinon ce qui m’ennnuie;
Je suis vaillant et le Coeur me defaut,
J’ay l’espoir bas,j’ay le courage haut,
Je doute Amour et si je le desfie.

Plus je me pique,et plus je suis retif,
J’aime ester libre,et veux estre captive,
Tout je desire,et si n’ay qu’une envie.

Un Promet;e en passions je suis:
J’ose,je veux,je m’effforce,et ne puis,
Nant d’un fil noir la Parque ourdit ma vie.

Я надеюсь и боюсь/трепещу/, я молчу и умоляю. В один и тот же миг я – «ледяной» и «горячий огонь». Я любуюсь /восхищаюсь/всем, «без ничего» вспыхиваю, «расшнуровываюсь» и снова завязываю шнурки. Ничто мне не нравится, все наводит скуку; я храбр /мужественен/ и мое сердце «выпрямляется», я имею тайную надежду, я имею высокое мужество, я стыжусь любви и бросаю ей
вызов. Больше того – пронзаю себя. Я строптив, упрям и непокорен. Я люблю быть свободным и хочу плена.Сто раз я умираю, сто раз рождаюсь. В страданиях я – Прометей. И теряя всякую возможность любить, не имея власти над собой, я делаю то, что могу.

Не сметь надеяться и умолять без звука,
Горя огнем, стыть льдом одновременно,
То восхищаться всем, то клясть смятенно
Весь мир, из ничего дрожать от муки,

Уйдя от Дамы, изнывать от скуки,
К ней воспарять душою дерзновенной,
Стать королем придуманной вселенной,
Грез устыдиться, сжать на горле руки,

Казниться, звать на бой стрелка Амура,
Стараться, как змея, уйти из шкуры
И не желать расстаться с пленом жгучим,

В пучину страсти канув безвозвратно,
Сто раз рождаться, умирать стократно –
Вот жизнь влюбленных, Прометея участь.

Amour, qui si longtemps en peine m’as tenu,
Qui premier desbauchas ma libert; nouvelle,
S’il te plaist d’adoucir la fiert; de ma belle,
Tant que par ton moyen mon travail soit cognu,
Sur un pilier dor; je te peindray tout nu,
En l’air un pied lev;, ; chaque flanc une aile,
L’arc courb; dans la main, le carquois sous l’aisselle,
Le corps gras et douilet, le poil crespe et menu.
Tu sais, Amour, combien mon coeur souffre de peine ;
Mais tant plus il est doux, plus d’audace elle est pleine,
Et mesprise tes dards, comme si tout son coeur
Estoit environn; de quelque roche dure ;
Fais luy cognoistre au moins que tu es le vainqueur,
Et qu’un mortel ne doit aux Dieux faire d’injure.

Амур,которых долго держал меня в муках и который первым подстегнул мою смелость /отвагу/,если бы тебе понравилось смягчить гордость /надменность/ моей красавицы,то таким же,как твой способом было бы выполнено мое произведение. На золоченом столбе я тебя нарисую совсем голым, «на воздухе»,с поднятой ногой,
В каждом боку – крыло,с согнутым луком в руке,колчаном под мышкой,с телом крупным и изнеженным,с волосами взбитыми и мелкими. Ты знаешь,Амур,сколько мое сердце терпит /страдает/ от боли /муки/. Но чем оно податливее /кротче,мягче/,тем большей дерзости полна она и не боится твоих дротиков,как если бы ее сердце было окружено /обнесено/ каким-нибудь ьяжелым камнем.
Заставь ее,по крайней мере,взять в голову,что ты – ее победитель
и что смертный не должен наносить богам оскорбление /ущерб/.

Ты долго длил мои мучения,
Амур. Смири надменность Дамы
И я воздам тебе трудами
За хлопоты и попечение.

Я на колонне с золочением / или -на столбе без облачения/
Изображу тебя, с крылами
И луком, с тетивой, руками
Оттянутой, чела свечение,

Колчан, изнеженное тело.
Твои не помогают стрелы.
Одето сердце Дамы камнем.

Мольбой строптивой не растрогать.
Поведай, как любовь тяжка мне,
Что дерзость оскорбляет бога!

Chacun met dit: Ronsard, ta maitresse n’est telle
Comme tu la decris. Certes, je n’en s;ay rien:
Je suis devenu fol, mon esprit n’est plus mien,
Je ne puis discerner la laide de la belle.

Ceux qui ont en amour et prudence et cerville/
Et jugent des beauties, ne peuvent aimer bien:
Le vray amant est fol et ne peut ester sien,
S’il est vray que l’amour une fureur s’apelle

Souhaiter la beaut; que chacun veut avoir,
Ce n’est humer de sot, mais d’homme de s;avoir,
Qui,prudent et rus; , cherche la belle chose.

Je ne s;aurois juger, tant la fureur me suit,
Je suis aveugle et fol, un jour m’est une nuit ,
Et la fleur d’un chardon m’est une belle rose.

Каждый мне говорит: «Ронсар, твоя госпожа /метресса/ не такая, какой ты ее описываешь. Разумеется, я этого не знаю.Я становлюсь сумасшедшим /безумным/, мой ум больше не мой, я не могу отличить некрасивую от красивой.
Те, кто имеют /сохраняют/ в любви осторожность /осмотрительность,
Благоразумие/,ум и выносят приговор красотам, не могут любить хорошо /много, очень, как следует/.Живой любовник /влюбленный/ безумен и не может быть «его» /?..собой?../,если правда, что любовь
называется яростью /неистовством, исступлением/
Это не расположение духа /настроение/ дурака - знающего мужчины, который будучи осторожным и хитрым, имеет прерасную вещь.
Я не могу судить, сколько безумства мне следует отвести. Я слеп и безумен, день мне ночь и цветок чертополоха для меня – роза.

«Ронсар,- мне говорят, - Кассандра не такая,
Какую воссоздал твоей рукой сонет!..»
Бог с вами, господа, - я этого не знаю:
Мой ум давно не мой. Ее глаза – мой свет

И истина. Скажу я вам: любой влюбленный,
Кого ни называй, возлюбленной не суд.
Нелеп Ромео тот, чей ум неповрежденный
Примерным образцом догадливости чтут.

Не любит хитрый муж и тот, чей разум – зренье,
Кто хочет поцелуй любви за каждый вздох.
Неистов я и прям. Мой разум – исступленье.

Возможно, цвет любви моей – чертополох.
Пускай не мил я ей и даже трижды плох –
Ста правдам предпочту слепое заблужденье.

Или такой вариант

«Ронсар,- мне говорят, ты слеп, -твоя красотка
Совсем не та, какой ее представил ты
В стихах. Там не она. Мелки ее черты.
Не блещет и умом. Кассандра не находка.»

Не знаю, может быть. Кассандра не кокотка.
Влюбленному, как я, не нужно красоты.
Тот, кто подобно вам, бежит от дурноты,
, Не любит, как и тот, в ком трезвый взгляд и сметка

Над сердцем верх берут. Влюбленные живые
Горят и не хитрят. Их чувства – огневые.
Не мне судить о том, насколько я незряч.

Я вижу свет в ночи, смотря в окно прекрасной,
Когда та видит сон, сокрыв от всех взор ясный,
Как в подземелье золото богач.

Я описал в самом высоком стиле лицо со стыдом, милую смелость /отвагу/, полную искреннего желания. Ты после в знак победы, как
Победительница, поставила обе твои ноги на мою голову и сняла со лба молодой стыд. И первая отвага, предоставленная моей пленной
Душе, служит твоей воле. Пытаемый /отмщаемый/ тысячью ударов хлыстов, наносимых и красотами, которые «сильно неправы»/имеют большую вину/.я послужил объектом презрения, которое мне выказывается, «вместо того чтобы мне тебя обнимать» Но тем более, как к матери, я к тебе взываю /браню тебя/.Ты глуха к моим призывам и отвечаешь не больше, чем ключ /родник/

Я описал тебя в высоком стиле,
Твой стыд и то, как ты отважна мило.
Мне на голову после, с видом строгим,
Ты в знак победы водрузила ноги.

Мой стыд прогнав, внушила дерзость страсти
Любезную твоей жестокой власти.
Поверженный ударом ног хлыста,
Устами, коих сила нечиста,

Я мякишем презрения служу.
Замученный красотами лежу,
Боясь посметь причудницу обнять.

Взываю к справедливости, браню,
В воображенье предаю огню.
Ты не желаешь моим мукам внять.

/В перезаписи первоисточника отсутствовали одна или две строки и поэтому передача оригинала страдает приблизительностью. Не исключаю того, что переиначил сонет Ронсара до неузнаваемости. Система рифмовки у меня тоже другая. У Ронсара рифмы не смежные – классические сонетные./
Оригинала, к сожалению, не нашел./

Pl;t-il ; Dieu n"avoir jamais t;t;
Si follement le t;tin de m"amie !
Sans lui vraiment l"autre plus grande envie,
H;las ! ne m"e;t, ne m"e;t jamais tent;.

Comme un poisson, pour s";tre trop h;t;,
Par un app;t, suit la fin de sa vie,
Ainsi je vois o; la mort me convie,
D"un beau t;tin doucement ap;t;.

Qui e;t pens;, que le cruel destin
E;t enferm; sous un si beau t;tin
Un si grand feu, pour m"en faire la proie ?

Avisez donc, quel serait le coucher
Entre ses bras, puisqu"un simple toucher
De mille morts, innocent, me froudroie.

Увы, я плачу перед богом, никогда не имея возможности трогать «столь безумно» грудь моей подруги. Без этого другое, более сильное в жизни, никогда, увы, не прельстит меня – двор. Как рыба, слишком
поторопившаяся к приманке, подходит к концу ее жизни, так и я иду туда, где меня ждет смерть, сладко напевающая о прекрасной любви.
Кто придумал, что жестокая судьба запрятала под столь замечатель-
ной грудью большой огонь, чтобы меня сделать жертвой /добычей/?
Представьте же, каким был бы я, засыпая между ее рук, «ввиду того, что» уже одно простое касание опрадывает безрассудное право тысячи смертей.

Я плачу. Помоги мне, Боже,
Сойти с ума! Открой ей грудь!
Дай к ней приникнуть и глотнуть
Нектар любви в смятенной дрожи!

Я – рыба. Мне приманка – ложе.
Желаю крошку отщипнуть.
Двору Ронсара не вернуть.
Во рту – крючок. Смерть строит рожи.

Ты видишь,Боже, как я плох.
Зачем ты дал ей грудь, мой Бог?..
В ней скрыт огонь, влекущий жертвы.

Сгорать меж жарких женских рук,
Как избранный судьбой супруг,
Не лучшая ль судьба для смертных?

Response par Peletier,
Des beautez et accomplissemens
d’un Amant.
–
En contemplant ceste jeune femelle,
Sa grace, sa ronde mammelle,
Elle me semble estre marrie
Si bien tost on ne la marie
A un Amy aussi gentil comme elle.

Et en cela si mon esprit ne faut,
Je say bien quel il le luy faut:
Et puis ell’ est si bien apprise,
Qu’impossible est qu’elle ne prise
Un tel present, y eust il du defaut.

Je veux qu’au plus de dix ans il la passe,
Stature ny haute ny basse:
Le grand est suget au mocqueur,
Et le petit n’a que le cueur:
Le seul moyen toutes choses compasse.

Les deux yeux noirs souz deux arcs noirs a assis
Ny trop felons ny trop lascisz:
Large front, nez de long pourtrait:
Bouche bien close a petit trait:
Membres nerveux, bien charnuz et massifz.

Teste et menton de noire chevelure,
La ou n’y ait rien de mellure:
Col musculeux et large dos:
Cuisse de chair remplie et d’os:
Jambe videe, et mesuree allure.

Je ne luy veux la chere si jolie,
Qu’il n’ait rien de melancholie:
Une sage simplicit;,
Avecques dousse gravit; :
Trop grande joye est trop tost abolie.

De la beaut; je ne puis tout ensemble
Bien declairer ce qu’il m’en semble:
Mais je le veux de telle monstre,
Que de la premiere rencontre
Les cueurs de tous par dousse force il emble:

Aux armes soit hardis et bienheur;,
A cheval droit et asseur; :
Soit terrible aux audacieux,
Et aux humbles soit gracieux:
Cueur de mesure en corps bien mesur;.

Ронсар – Жаку Пелетье

Красоты,которые хотелось бы видеть в подруге
/1650 год,Ронсару -25 лет/

Когда б я был «так счастлив» выбрать госпожу по моему желанию,
мой Пелетье, я тебе хочу сказать, какую хотел бы выбрать, чтобы ей служить /!/ постоянно, к своему удовольствию.
Я хочу черный зрачок и коричневую его окраску, хотя Франция обожает совершенно зеленый. Я люблю рот, «имитирующий» розу, раскрывающуюся на медленном солнце мая, маленький сосок, свежий, делающийся уже круглым/пухлым/ и покоящийся на поднятой «слоновой кости» /цвет,-В.И./,лицо прямое с равной красотой и под головным убором – ухо, которое всего себя показывает наружу, сотней способов завивающиеся волосы, щека,
подобная ярко-красной Авроре, полный живот, нога хорошей округлости, которую охотно щупают, грудь,которая прельщает богов,
поднятые бока, бедро «законченной окружности», зубы цвета слоновой кости, благоухающее /душистое/ дыхание, с которым едва сравнятся нежные ароматы царицы Савской или все благоухания, которые «счастливо привозит» Аравия; ум наивный/ бесхитростный/ и наивная прелесть /изящество, грация/, рука сладострастная, такая, которая обнимает друга в «его части» или же ее касается, голос,походящий на лютню, нога –маленькая, рука –длинная и красивая, совершенно смягчающая сердце, суровое и непокорное.Что она знает сердцем – это все то, что воспевал Петрарка в любви столь превознесенной. Что касается ее манер, непостоянных /изменчивых/ и достойных такого возраста, взгляда, блуждающего там и там, нрава, такого, что облегчает несчастного/отверженного/ как искусство – то я не хотел бы ощутить власть всех ударов, которые она имеет в распоряжении. Часто отсутствие малого /?/ в любви дает аппетит и сохраняет язык послушным. От нее меня не могло бы отделить ни время, ни другая любовь, ни чье-то золото. За все добро, каковое имеет восточный берег нашей реки, я не мог бы изменить моей брюнетке, в особенности же тогда, когда ее рот тянетмся к моему поцелую и тогда, когда его приближения она не желает, притворяясь ужасно сердитой, и тогда, когда в каком-либо потайном углу, не предупреждая, берет за шею, ко мне приближаясь.

Когда б я был столь счастлив –взять себе супругу по желанию,
Мой Пелетье, хочу сказать, как я повел бы изыскания.
Цвет глаз моей подруги –черен. Пускай вся Франция считает,
Что лишь зеленый животворен и только этот обожает.
Ее щека – щека Авроры, заря небес. Ее же взоры.
Рот – роза у моей прелестной, раскрытая лучами мая.
Десятком способов прелестных завились волосы, блистая,
Отнюдь не закрывая уши. Грудь Дамы –аппетитней груши.
Прельстит богов, не только мужа.Тот восхитится, обнаружа
Округлость из слоновой кости и полноту при малом росте
и грациозности метрессы. И все другое стоит мессы.
Душистое дыханье, зубы и выразительные губы.
Не встретишь и в садах востока такое –без следа порока.
Рука красива и длинна, смягчить способна зверя даже,
Приятнее, чем вкус вина, когда она на спину ляжет.
Моя избранница наивна, естественна. И голос дивный,
Манящий негой неизбывной. Готов внимать ей неотрывно.
Такою воспевал Петрарка Лауру. Сердце непокорной.
Рисуемая мной бунтарка неужто образ иллюзорный?
Не знаешь ли такой брюнетки?..Я верен буду ей одной.
Не веришь, Пеллетье?.. Нередки те, коих истинной ценой
являются духи, колечки. Блеск моды любит их сердечко
И мишуру. Моя любовь меня целует вновь и вновь.
Она строптива и капризна, но не услышит укоризны
Ее изящнейшее ушко от огорченного Ронсара.
В ней столько потайного жара, что часть его берет подушка.
Она таится, но в мечтах –со мной. Подходит и целует.
/Удачен ли эскиз? Малюет поэта кисть. Не впопыхах,
Не торопясь, портреты пишут – с натуры. Речи милой слышат
И видят ту, кто их пленил. Будь с нею, я не умалил
Бы никаких достоинств дамы. Она –с другим. Сюжет для драмы./
/взятое в скобки – добавление переводившего от себя/

Plus tost le bal de tant d’astres divers
Sera lass; plus tost la Mer san onde,
Et du soleil la fuitte vagabonde
Ne courra plus en tournant de travers;

Plus tost des Cieux les murs seront ouvers,
Plus tost sans forme ira confus le monde,
Qut je sois serf d’une maistresse blonde,
Ou que j’adore une femme aux yeux vers.

O bel oeil brun,que je sens dedans l’ame,
Tu m’as si bien allum; de ta flame,
Qu’un autre oeil verd n’en peut estre veinqueeur!

Voire si fort qu’en peau jaune et rid;e,
Esprit dissoult,je veux aimer l’id;e
Des beaux yeux bruns,les soleils de mon coeur.

Скорее начнется бал различных звезд, скорее море лишится воды, скорее проявит непостоянство бег солнца и оно остановится.
скорее стены небес/двери рая-?/ откроются, скорее станут неясными,
расплывчатыми формы мира, чем я стану служить метрессе блондинке или восхищаться женщиной с зелеными глазами.
О, прекрасный черный взгляд, который я чувствую внутри души,
ты меня так сильно зажег твоим пламенем, что другой взор не может
стать победителем. Так сильно, что даже желтый и морщинистый,
с помраченным рассудком, я хочу любить «идею о карих глазах»,
солнцах моего сердца.

Скорее звезды танцевать начнут
И море высохнет, как на дороге лужа,
Или с пути собьется, занедужа,
Светило, изменив дневной маршрут,

Скорее двери рая отопрут
Всем, ни в одном греха не обнаружа,
Скорее мир захватит тьма и стужа,
Чем мой сонет восславит изумруд

Очей зеленых! Карими глазами
Я покорен, лишь их живое пламя
Ласкает взор мой, дух заворожив.

И в забытьи, с сознаньем омраченным,
Пребуду безгранично восхищенным
Лучами карих глаз, что жгут, пронзив.

Marie, ; tous les coups vous me venez reprendre
Que je suis trop l;ger, et me dites toujours,
Quand je vous veux baiser, que j"aille ; ma Cassandre,
Et toujours m"appelez inconstant en amours.

Je le veux ;tre aussi, les hommes sont bien lourds
Qui n"osent en cent lieux neuve amour entreprendre.
Celui-l; qui ne veut qu"; une seule entendre,
N"est pas digne qu"Amour lui fasse de bons tours.

Celui qui n"ose faire une amiti; nouvelle,
A faute de courage, ou faute de cervelle,
Se d;fiant de soi, qui ne peut avoir mieux.

Les hommes maladifs, ou mat;s de vieillesse,
Doivent ;tre constants: mais sotte est la jeunesse
Qui n"est point ;veill;e, et qui n"aime en cent lieux.

Мари, во всех поступках /действиях/ вы всегда начинаете меня порицать /осуждать/ за то, что я слишком легкомыслен /ветрен/и всегда мне говорите, когда я хочу вас поцеловать, что я был с моей Кассандрой и постоянно меня называете непостоянным в любви.
Я им хочу быть. Те мужчины,кои не позволяют захватить себя новой любви, очень даже неповоротливы /неуклюжи, тупы/. Верный /верность/, который хочет только единственную, не стоит того, чтобы с ним совершала прогулки Венера.
Это тот, кто не осмеливается завязать новую дружбу по недостатку мужества или ума,н е доверяя себе/опасаясь себя/, кто не может иметь лучшего.
Мужчины больные или укрощенные старостью должны быть постоянными, но глупа молодость, которая не бойка/не жива и которая не любит в ста местах.

Ты вечно говоришь, что я непостоянен,
Когда тебя поцеловать желаю,
Мари, что я-де был стрелой Амура ранен,
Кассандре-де служил, остыл и вновь пылаю.

Хочу быть ветреным – я прямо заявляю.
Кто постоянен – туп тот, как крестьянин,
Кто к новой музе не протягивает длани,
В прогулках пара чья – Венера пожилая.

Не вызывает у меня большой приязни,
По малости ума ли, из боязни,
Не делающий новое признанье.

Обузданные старостью, больные
Пусть чтут единую любовь, но молодые
Глупеют, подавив свои желанья.

Вы осуждаете меня, Мари, всегда
За легкомыслие и ветреность, зовете
Непостоянным. Подойди я вас когда
Поцеловать –Кассандрой попрекнете.

Хотел бы верным быть, но страсть сильнее плоти.
Глупеем мы, для нас,мужчин,- беда
Зов сердца подавить. Во вред узда.
Мужчины чахнут, как вы не поймете?

В ком дух не в состояньи по причине
Ума отсутствия и мужества в мужчине
Открыться новым чувствам,- недостоин

Забот Венеры вовсе. Лишь больной
Да старый – раб одной, а молодой –
Тот глуп, когда сто свадеб не устроит.

Quand vous serez bien vieille,au soir `a la chandelle,
Assise aupres du feu,devident et filant,
Direz chantant mes vers,en vous esmerveillant:
-Ronsard me celebroit du temps que j’estois belle.”

Lors vous n’aurez servant oyant telle nouvelle,
Desja sous le labeur ; demy sommeillant,
Qui au bruit de mon nom ne s’aille resveillant,
Benissant vostrenom de louange immortelle.

Je seray sous la terre,et fanto^me sans os
Par les ombres myrteux je prendray mon repos;
Vous serez au fouyer une vieille accroupie,

Regrettant mon amour e et votre fier disdain.
Vivez, si m’en croyez, n’attendez ; demain:
Cueillez d`es aujourdhuy les roses de la vie.

Когда вы станете совсем старой, вечером, при свече, сидя подле огня, разматывая пряжу и суча, вы скажете, напевая мои стихи и
Восхищаясь: «Ронсар меня прославил в то время, когда я была прекрасна.» Когда вы сообщите служанке такую новость, уже
за работой « наполовину» дремлющей, она при звуке моего имени
проснется, восхваляя ваше имя бессмертными хвалами. Я буду
под землей и, призрак без костей, под сенью мирт найду отдых.
Вы будете скрючившейся у очага старушкой, сожалеющей об утрате моей любви и вашем гордом отказе. Живите, если мне в этом верите, не ждите завтра, срывайте розы жизни, начиная с сегодня.

Вы будете старенькой, - да, дорогая,
Красоты не вечны! – и подле огня
Усядетесь прясть, слабость зренья браня
И страстные строфы мои напевая,

Слух вашей служанки стихом поражая,
Дремоту ее и усталость гоня.
При слове «Ронсар» та припомнит меня,
Дни вашей весны восхвалив, свет их мая.

Не будет тех дней, стану призраком я,
Душа улетит в голубые края
Иль спустится в Тартар. Горбатой старушкой

Вы приметесь грызть себя, душу травя.
Убьете ваш цвет, влагой уст не живя,
Вином поцелуев!.. Откройте им ушки.

Когда вы постареете, мой друг,
Вы прясть полюбите перед огнем каминным
И,сидя со свечами в вечер длинный,
Вы вспомните Ронсара. Сердце вдруг

Забьется. Прялка выпадет из рук
Служанки вашей преданной, старинной
При имени моем. Всплакнув, невинным
Занятием заполните досуг.

Я получу в земле отдохновенье,
Умру. К вам ни вернусь ни на мгновенье.
Ваш рок – вздыхать о счастье молодой,

Мои уста из гроба звать. Увы,
Круженье головы лишь вызовете вы.
Войдите ж в сад любви теперь,со мной!

Когда состаритесь, прекраснейшая фея,
Садится станете вы прясть по вечерам,
У очага. Тогда явлюсь я к вам
Развеивать грусть лирою моею.

«Ронсар принес мне славу», -вы, грудь грея,
Служанке скажете. Та вздрогнет. –«Да, мадам!»
Открыв глаза, воскурит фимиам
Увядшей красоте, от лжи краснея

Я,ваш поэт,уж буду под плитой
Бесплотным призраком в земле вкушать покой
Вы, сгорбленной старушкой у золы

Истлевших лет, раскаетесь не раз
В том, что от вас я слышал лишь отказ.
Любите! Мы – у двери вечной мглы.

J’ay vari; ma vie en devidant la trame
Que Clothon me filoit entre malade et sain:
Maintenant la sant; se logeoit en mon sein,
Tantost la maladie,extreme fleau de l’ame.

La goutte j`a vieillard me bourrela les veines,
Les muscles et les nerfs ,execrable douleur,
Montrant en cent facons par cent diverses peines
Que l’homme n’est sinon le subject de Malheur.

L’un meurt en son printemps,l’autre attend la vieillesse,
Le trepas est tout un,les accidens divers;
Le vray tresor de l’homme est la verte jeunesse,
Le reste de no sans ,ne son que des hyvers.

Pour long temps concerver telle richesse entire,
Ne force ta nature,ains ensuy la raison,
Fuy l’amour et le vin,des vices la matiere:
Grand loyer t’en demeure en la vieille saison.

La jeunesse des Dieux aux homes n’est donn;e
Pour gouspiller sa fleur: ainsi qu’on voit fanir
La rose par le chauld,ainsi,mal gouvern;e,
La jeunesse s’enfuit sans jamais revenir.

Я разнообразил /видоизменял/ мою жизнь, распутывая нить, которую
Клото тянула мне между болезнью и здоровьем.Теперь в моей груди
Помещается здоровье, еще недавно – болезнь, чрезвычайный /чрезмерный/ бич/бедствие/ души. Подагра, уже старая терзает мои вены/жилы, мускулы/ и нервы отвратительной /мерзкой, ненавистной/
Болью сотней способов в ста различных страданиях. Человек только объект боли /не иначе как/. Один умирает в его весну, другой ждет старости. Смерть – одна, случайности /несчастные случаи/ различны.
Истинное сокровище человека есть зеленая молодость.Остаток наших лет – только зимы. На долгое время сохранить такое богатство целым не властна твоя природа. Таким образом, вытекает вывод: беги любви и вина из-за недостатков/пороков/ материи/плоти/ - большая хвала тебе останется в сезон старости. Юность /молодость/ богов людям не дана, чтобы укреплять ее цвет /пору/, также как видно увядание розы от тепла /в тепле//?/ Таким образом, молодость убегает
/уходит, проходит/, никогда не возвращаясь.

Я жил, разматывая нить моей судьбы,
Пытался развязать узлы болезни.
Увы, старанья оказались бесполезны,
Упрямый рок отверг мои мольбы.

Подагра много лет терзает жилы мне
Жжет, досаждает болью ненавистной,
Кусачей, рвущей плоть, как сук ветвистый.
И здесь, и там, не оставляя и во сне.

Быть вечно юным, к сожалению, нельзя.
Такое и самим монархам не по силам.
Нам надлежит умерить страсть к вину и милым
прелестным дамам. Труд - похвальная стезя.

Не знать зол старости дано одним богам.
Стареет человек. Как роза в зной, увянет,
Так молодость сбежит от мота. Грустно станет.
Смерть подойдет, закроет свет глазам.

Из последних сонетов

Je n"ay plus que les os,un squelette je semble,
Decharn;,denerv;,demuscl;,depoulp;,
Que le trat de la Mort sans pardon afrahh;:
Je n’ose voir mes bras que de peur je ne tremble.

Apollon et son filz,des grans maistresses ensemble,
Ne me scauroient guerir; leur mestier m’a tromp;.
Adieu plaisant Soleil! Mon oeil est estoup;,
Mon corps s’en va dessendre o`u tout se disassemble.

Quel amy me voyanten ce point despouill;
Ne remporte au logis un oeil triste et mouill;,
Me consolant au lict et me baisant la face,

En essuiant mes yeux par la Mort endormis?
Adieu,chers compaignons,adieu,mes chers amis!
Je m’en vay le premier vous preparer la place.

Я не имею большего, чем кости. Я кажусь скелетом, изможденный,
Лишенный нервов, мускулов и тела. Ко мне бесцеремонно постучалась стрела смерти. Я не отваживаюсь смотреть на руки, не дрожа от страха. Аполлон и его сын, оба великих владыки вместе не могут меня исцелить. Их мастерство /ремесло/ меня обмануло. Прощай, веселое солнце! Мой взгляд «законопачен».
Мое тело уходит туда, где все расчленено.Какой друг, видя меня в этой «голой точке»/месте, пределе/ не унесет обратно в свое жилище
взгляд грустный и полный слез, утешая меня на ложе и целуя мне лицо, осушая/утирая/ мне глаза «спящей смертью»/??../ Прощайте,
дорогие спутники, прощайте, мои дорогие друзья! Я ухожу первым –приготовить вам место.

Во мне лишь кости. Я теперь – скелет,
Лишенный нервов, мускулов и тела.
Я тот, кого стрела смертей задела,
Дрожащий от бессилия поэт.

Мой Аполлон и сын твой! Ваш дуэт
Не исцеляет. Тот, кому всецело
Был верен я, со мной скуп до предела.
В моих очах зачах последний свет.

Друзья, прощайте! Ухожу туда,
Где все исчезнет, канув без следа.
Кому из вас не причиню я боль?..

Кто не прольет, меня увидев, слезы,
Придя внушить о вечной жизни грезы?
Там место вам я дам, как ваш король.

Или вот это

Нет тела, мускулов и нервов у меня.
Я –скопище костей, я стал живым скелетом.
Из мрака смерть мне шлет свои приветы.
Тьма обступает среди бела дня.

Забыли, словно музам не родня,
Ты, Аполлон, и сын твой, про поэта.
Оставлен вами я, по всем приметам.
Иду туда, где прах, в круг свеч огня.

Кто из друзей, увидев мой удел,
Слез не пролил бы? Кто бы не скорбел?
Склонясь ко мне, не прятал глаз унылых?

Не утешал?..Любезные друзья,
Прощайте! Первым вас покину я.
Похлопочу о месте там для милых.

Друзья мои, Ронсар от вас уходит.
Он мертв уже. В глазах его – туман.
Он – фикция, оптический обман,
Скелет без плоти. Хуже всех уродин.

Дрожащий символ ужасов природы,
Слепой, глухой, унылый истукан.
Ни Аполлон, ни Будда, ни шаман
Не исцелят и не вернут мне годы.

Прощайте! Отбываю в край костей –
Погостский. С нетерпеньем жду гостей
С плохими новостями о живущих.

Утешьтесь, дорогие старики!
Не плачьте. Там мы станем вновь близки –
В аду ль, в чистилище ли или в райских кущах.

Прошу извинить меня и за то, что «утаю» оригинальный французский текст идущей далее элегии. Переносить его из книги на дисплей мне, набирающему франц. текст медленно, очень долго. Объем переводимого довольно большой, и я ограничусь
подстрочником. Он, как и вышеприведенные, нередко неуклюж, местами даже косноязычен, но зато позволяет заметить возможные ошибки переводчика и зафиксировать расхождения между французским и русским текстами, когда оригиналы оказываются в наличии. Рекомендую для прочтения замечательный перевод идущей далее элегии Ронсара О.Седаковой, рядом с которым мой смотрится, как ученичество.Прочитайте идущим далее вслед за моим.
Оригинал,к сожалению, не скопировать.Привожу ссылку. В середине листа будет оглавление и "первым номером" идет элегия Жаку Гревену. Она - на 311 странице.
;uvres compl;tes de P. de Ronsard - Pierre de Ronsard... P. Jannet, 1866
;;indekiler. Discours ; J Grevin Grain en tous mestiers 311. ...

Элегия/мой вариант перевода/

Гревен, можно добиться совершенства во всех ремеслах/профессиях/.
Продолжительным опытом адвокат достигнет «исключительности»
в его искусстве, тот, кто практикует над человеческим телом – в искусстве Гиппократа. Искусен и мудрый философ, и важный оратор, и тот, кто назыаает себя изобретателем /открывателем/ чисел.
Но нет шага /пути/ поэту, ибо муза здесь, внизу никогда не была и не будет совершенной, Гревен. Высокое божество не хочет столько чести нашему человечеству /чел. роду/, несовершенному и топорно сделанному. Для свиньи не является обедом совершенство божественной ярости /?/Дар поэзии подобен этому огню/пламени,
которое зимней ночью, как предзнаменование, видно сейчас над рекой, тут же – над лугом и тут же над «головой» священного леса и
скал, брызгая /нахлынув, ударяясь/ во всякую \стороону от темноты ночи большими длинными лучами. Народ их рассматривает и его душа колотится от страха, при виде священного огня. К концу свет этого большого огня убывает, становится бледным и тусклым и больше он не появляется. На одной и той же земле /местности/ он никогда не пребывает долго и в то место, откуда выходит, никогда не
возвращается. Он скачет не останавливаясь от дома к дому и никогда ни одна страна /местность/ его не «наследует».Так он передается и его огонь показывается там, где его ждут меньше всего., в другой стране/местности/Таким образом, ни иудеи, ни греки, ни римляне не получили в руки всей поэзии. Она увидела Германию, «взяла рост» на берегах Англии, в Тоскане и во Франции, прыгая туда-сюда, получая большое удовольствие от того, что выбирает в чужих /чужедальних -?странах нескольких людей, давая лучи зажженной провинции/земле, краю/.Но вскоре ее свет в воздухеистощается. Гордость не только одному /?/народу?поэту?/ Гостит у всех, посещает любого и не имея внимания ни к богатству, ни к знатности, она обнимает каждого. Что касается меня, мой Гревен,
то если мое имя «распространено», если преувеличенно раздувается от некоторой чести, то она,честь « продана» мне слишком дорого. Не знаю, как этим удовлетворился бы другой, но знаю, что мое искусство страшно меня терзает и еще то, что я живой пользуюсь благом, кое дается после смерти уже ничего не чувствую-
щему. Итак, чтобы ощутить волны наслаждения, я весь отягчен бременем. И ленью /нерадением/.Я неловок/неумел, неискусен,/но что еще хуже, - не могу разорвать /изменить/ это расположение /настроение/ духа, которого я раб. Я упрям/настойчив/, нескромен /бестактен/, болтлив, своенравен /взбалмошный/, непримирим и ожесточен, отчаиваюсь, грустен и мелонхоличен, доволен и недоволен,
гнеопрятен и нелюбезен /неучтив/, боящийся бога, принцев и закона.
Рожден с достаточно добрым умом, довольно хорошей натурой, «которая» совсем не хотела бы сердиться ни на кого –вот мое естество, Гревен, и я думаю /считаю, верю/,что все эти/ люди-?/ искусства– такие же, как и я. Дабы вознаградить меня/возместить неприятности/ Каллиопа /(муза эпической поэзии,-В.И./ могла бы,
по крайней мере, сделать меня лучшим из лучших в эпосе и я был бы в искусстве, которого она совершенный знак/знамя/. Скольким страстям я бы угодил /дал удовлетворение/. Но видя себя не более чем полупоэтом, я желаю ремесла /дела, анятия/менее чудесного
/божественного/, чем мое. Есть два вида дел/занятий/ на горе, где живут девять прекрасных сестер (музы, -В.И). Одно дело //ремесло, занятие/ покровительствует тем, кто рифмует и сочиняет, кто приводит стихи в порядок, тем, кто именем поэзии производят версификации. У них на месте стихов лишь описи /выдумки/,
холодные, желеобразные /студенистые/ и застывшие /замороженные/,
которые, хотя и рождены, несут в себе не много жизни, коей выкинуты. Они не служат ничему, кроме того, что дают одежды, служат оберткой корице, сахару, имбирю и мясу, либо занимают место светоносных и остаются позади (устаревают-?),никогда не читаемые, ибо Аполлон не прикасается к их кружеву стрекалом. Они –как ученики/подмастерья,/постигающие умение писать ни больше
ни меньше, как портя краску/колорит, оттенок, цвет/, малюют портрет
никчемной ценности. Другой вид ремесла /занятия, искусства/ направляет тех, кто имеет фантазию /воображение/,разгоряченную
огнем поэзии, кою не обманывает имя (знатность -?),но в свете истины наполнены трепетом и божеством. Только четверо или пятеро таких появилось на свете – греческой нации, каковые в отделку /обработку/впрягли/вложили/ тайну/загадку/ и под покровом различных басен /небылиц, выдумок/ скрыли правду чувств в их стихах, для того чтобы вульгарный друг невежества/неведения, незнания/ не понял /не скомпрометировал/ дело их прекрасной науки –тот вульгарный тип, который насмехается и выказывает презрение пренебрежение/ к священным тайнам творчества, превратно понятым.Они стали первыми, кто теологию и высокое звание нашей астрологии покрыл тонкой выдумкой и несведущие /невежественные/ глаза людей « отодвинул».Бог держит их волнующимися /трепещущими/ и никогда не отставляет от них стрекала, каковым колет и давит.Они имеют ноги на земле и головы в небе. Народ находит их сумасшедшими /бешеными/. Они блуждают по лесам, горам, лугам. Только они услаждаются нимфами и феями.
Между этими двумя ремеслами /видами мастерства/ нашло себя одно, держащееся середины, одобранное как хорошее. Бог рекомендует его людям, чтобы показать их в славе над вульгарностью /пошлостью/, каковую шлифуют /отделывают/ тысячи ремесленников, кои признаются находящимися среди называемых лучшими.
Героическими стихами они поставили на первое место в истории
принцев и королей, подвиги и славу. И как служители Беллоны
(супруги Марса, -В.И.) и Марса, они имеют в звучании их живых стихов солдатское/воинственное/.в инсценируемых ситуациях они представляют людей двух воспеваемых типов, имитируя трагическую любовь великих королей и заурядную жизнь незначительных особей.
О сетованиях/жалобах/ рассказывает трагедия, о заурядных поступках –комедия. Содержание комедии – все времена. Для предмета трагедии мало домов/семей, родов/ Сюжеты, приличествующие сцене, взяты из Афин,Трои, Микены. Тебе их дал Рим. Боюсь, что французы тебе их не дадут.

Гревен, искусным можно в каждом деле стать.
Трудом прилежным совершенство обретать
Дано оратору, хирургу, адвокату
В искусствах разных их, софисту, дипломату,
Тому, кто исчисляет точный ход планет.
Добьется многого любой, но не поэт.
В обители земной была и будет Муза
Ущербной. Для нее язык людей – обуза.
Не вправе человек надеяться на честь
Сравниться с Божеством. Свиньей в сад Бога лезть?
Достойный слышать брань или мычанье хлева,
Не властен в стих внести звук райского напева
И зовы горних труб. Поэта дар – лучи.
Подобен он огню, летящему в ночи:
Осветит сонный луг, сверкнет в воде потока,
Над чащею лесной взлетит. По воле рока
То скачет, то скользит, разбрызгивая свет
В ночную темноту, слепящих искр букет.
Народ пугается, предчуствуя беду,
С дрожащим сердцем дивную звезду
Расматривает. Та, умчав, бледнеет
И исчезает. След огня темнеет.
Он, улетающий, и в самый благодатный
Край не вернется больше, путь презрев обратный.
Вот здесь был только и уже летит в другую местность,
За горы, озарив сиянием окрестность.
Никто – ни римлянин, ни иудей, ни грек
Не получили всей Поэзии. В наш век
Ее увидели Германия, французы.
И англичане не бегут теперь от Музы,
Когда над ними та изволит пролететь,
Чтобы к застолью избранных успеть
И там придать янтарный вид вину сонета.
Увы, свет скоро гаснет. Воссияет где-то
Вдали другим. Избранник может быть любым –
Не знатным, бедным, бледным и слепым.
Что до меня, Гревен, то если я известен
И даже чересчур – урон бы был уместен
В хвалах, - то эта честь далась мне не за су*.
Дороже. За нее я тяжкий крест несу.
Не знаю, может кто иной судьбой доволен,
Я мучаюсь. Мой стих меня томит. Я болен.
Мечусь. Легко тому, кому дал славу гроб:
Лежит себе без чувств!..Я ж тру горящий лоб,
Не находя мечте и горю выражения.
Мне хочется вскочить от напряжения.
Ленив и неумел, Бодрюсь, но не могу
Снять тяжести с души, как раб ярма. Угу,
Гревен. Хотя упрям и часто беззастенчив.
Бываю и жесток. А впрочем, переменчив:
Нередко грустно мне, но и смеюсь, довольный.
Неряшлив, неучтив, капризен. Своевольный.
Но короля боюсь. И бога. Чту закон.
Довольно-таки добр. Не веселит дух стон
Поверженных врагов. Таким рожден, пожалуй.
Я думаю, что схож с собратьями. Конь чалый.
Удел мой изменить могла бы Каллиопа,
Мать муз, устроив так дела, чтобы Европа
Гордиться стала мной, как лучшим из творцов
Поэм эпических, величия отцов
И славы дедов воспевателем достойным,
Дала б зарубцеваться язвам гнойным.
Мечты. Я не Гомер. Смирись, полупоэт!
В искусстве дивном том не одержать побед.
Два вида творчества возникли на горе,
Где жили музы, бриллианты в серебре
Лир Феба. Первое – занятье для холодных
Творцов стихов-поделок, превосходных
Версификаторов, готовых без нужды
Сплетенья мерных строк укладывать в ряды
Строф-дров от имени Поэзии творящей,
Пронзительной и многоговорящей.
Стихи рифмотворцов – неблагодарный труд.
Их прочитав, тотчас забвенью предадут.
Феб не пометит огненным стрекалом
Лоб борзописца, шествуя по скалам.
Как подмастерье, он далек от мастерства,
Бессилен в верной передаче естества
В портрете. Только переводит краску.
Малюет рожи и заслужит лишь острастку.
Второй вид творчества искусством величать
Пристало. Стихи будут отличать
Полет фантазии и трепетная страсть,
Лучи чар Божества. В круг избранных попасть
Непросто. Четверо их. Пятеро – отсилы.
Сыны Эллады. Они тайны душ вносили
В свои создания под флером небылиц,
Чтобы вульгарный люд не понял их вещиц
Диковинных: тот может стать опасен,
Кто приобщился к сокровенной сути басен
И негодяй притом, презрителен и зол.
Злу – оскорбление божественный глагол.
В одежду мифа откровения о Боге,
Увы, облачены. Астрологов тревоги
Сокрыты также от неискушенных глаз.
Ладонь избранника Феб волен каждый час
Колоть и жечь стрекалом. Бог идет на это.
Восторг и муки агнцев – вот судьба поэтов
С пометой Божества. Их ноги – плоть земная,
Душа же – как скрижаль земле чужая.
Как бесприютные лунатики, они
Блуждают по лугам и по лесам все дни.
Народ, решивший, что скитальцы – дуралеи,
Неласков с ними. Благосклонны только феи.
Есть и еще одно искусство, кроме двух
Здесь мною взятых – увлекающее слух
И глаз, угодное царю небес и трону,
Рекомендуемое – в пику пустозвону
И мастерам дурных поделок ремесла,
Шлифовки общих мест, которым нет числа –
Искусство славных исторических деяний,
Любви и долга скорбных противостояний,
Блеск славы королей, триумф часов побед,
Беллоной вдохновленных, и картины бед.
Знакомы публике два рода представлений –
О драмах знатных лиц и смене положений
Лиц незначительных. Трагедия и фарс.
Комедия – везде, у всех. Она – как барс
И лис, живущие в одном вальяжном теле
Ревнивца-мужа. Много реже мы смотрели
На лиц трагедии. Одни и те же лица –
Герои Фив, Афин, Микен. Их – единицы,
Гревен. Ты, знаю, назовешь еще и Рим.
Герои Франции бледнеют перед ним.

*Су – мелкая французская монета, вышедшая из употребления

Перевод Ольги Седаковой

Гревен, в любом из дел мы до вершин дойдем:
Достигнет человек ученьем и трудом
Великой тонкости в искусстве адвоката
Иль в славном ремесле потомков Гиппократа.
И ритор пламенный, и важный философ,
И мудрый геометр – средь медленных трудов
Восходят к высшему по скале постепенной.
– Но Муза на земле не будет совершенной,
И не была, Гревен. Пристало ль Божеству
Воочью смертному являться существу?
Не вынесет оно, убогое, простое,
Восторг возвышенный, неистовство святое.

Поэзия сродни таинственным огням,
Что зимней полночью порой являлись нам –
Над лугом, над ручьем, над дремлющей деревней
Иль над вершинами священной рощи древней
Горят и движутся, летят они, в ночи
Раскинув пламени свободные лучи:
Сбирается народ и, трепеща в смущенье,
Читает в сих огнях святое возвещенье.
Но свет их, наконец, бледнеет и дрожит,
И вот уже наш взор его не уследит:
Нет места, на каком навек он утвердится,
А там, где он угас, уж он не возгорится.
Он странник; он спешит, незрим, неудержим,
И ни одна земля не завладеет им.
Уйдя из наших глаз, найдет его сиянье
(Как мы надеемся), другое обитанье.

Итак, ни Римлянин, ни Грек, ни Иудей,
Вкусив Поэзии, не завладели ей
Вполне и всей. Она сияет благосклонно
С небес Германии, Тосканы, Альбиона
И нашей Франции. Одно любезно ей:
В неведомых краях искать себе друзей,
Лучами дивными округу одаряя,
Но в темной высоте мгновенно догорая.
Так не гордись никто, что-де ее постиг:
Повсюду странница, у каждого на миг,
Ни рода, ни богатств не видит и не взыщет,
Благоволит тому, кого сама отыщет.

Что до меня, Гревен, коль не безвестен я,
Недешево далась мне эта честь моя.
Не знаю, как иной, кого молва лобзает, –
Но вот что знаю я: меня мой дар терзает.
И если я, живой, той славой одарен,
Какая мертвецу украсит вечный сон, –
Вкусив пермесских струй, как бы во искупленье
Я одурманен сном, беспамятством и ленью,
Неловок, неумел... Но худшее, боюсь:
Я не стремлюсь из уз, в которых столько бьюсь.
Нескромен, говорлив, печален, неумерен,
Беспечен; ни в скорбях, ни в счастье не уверен;
Как дикий сумасброд, учтивость оскорблю;
Но Господа я чту и верен Королю.

Мне сердце мягкое даровано судьбою:
Ни для кого вовек не замышлял я злое.
Таков мой нрав, Гревен. Быть может, таково
И всякого из нас, поэтов, естество.

О, если бы взамен, святая Каллиопа,
Ты выбрала меня из жреческого скопа
И новым чудом стал моих созвучий звон!
В страданиях моих я был бы ублажен.
Но я полупоэт, не более. Мне, мнится,
К делам не столь святым судили приклониться.

Два разных ремесла, подобные на вид,
Взрастают на горах прекрасных Пиерид.
И первое для тех, кто числит, составляет,
Кто стопы мерные размеренно слагает.
Стихослагатели – так назовем мы их.
На место божества они возводят стих.
Их разум ледяной, чураясь вдохновенья,
Рождает бедное, бездушное творенье –
Несчастный выкидыш. Итак, закончен труд?
И в новые стихи корицу завернут.
Быть может, их молва не вовсе сторонится,
Но безымянный рой в чужой тени толпится,
И не читают их: ведь этот хладный сон
Стрекалом огненным не тронул Аполлон.
Так вечный ученик, не выпытав секрета
Волшебного стиха и верного портрета,
Чернила изведет и краски истощит,
А намалюет то, что нас не обольстит.

Другой же род творцов – те, чье воображенье
В огне Поэзии преследует виденья;
Кто не по имени, но истинно Поэт;
Кто чистым Божеством исполнен и согрет.
Не много их, Гревен, досель явилось миру –
Четыре или пять: они Эллады лиру
Венчали с тайною, накинули покров
Узорных вымыслов на истину стихов:
Чтоб чернь жестокая, подруга заблуждений,
Не разгадала их заветных откровений,
Святого таинства: толпе оно темно –
И ненавистно ей, когда обнажено.
Вот те, кто первыми начала Богознанья
И Астрологии, прозревшей мирозданье,
тончайшим вымыслом и сказкой облекли
И от невежественных глаз уберегли.
Бог горячил их дух. Он гнал, не отпуская,
Каленым острием их сердце подстрекая.
Стопою на земле и духом в небесах,
Бессмысленной толпе внушая смех и страх,
По дебрям и лугам они одни блуждали,
Но ласки Нимф и Фей их тайно награждали.

Меж этих двух искусств мы третье углядим,
Что ближе к первому – и сочтено благим.
Его внушает Бог для славы человека
В глазах у простецов и суетного века.
Немало на земле высоких, звучных лир,
Чье красноречие весьма возносит мир.
Гекзаметром они украсили преданья,
Героев и царей победы и деянья,
Беллоне сумрачной достойно послужив
И новым мужеством бойцов вооружив.
Они людскую жизнь из недр ее привычных
На сцену вывели в двух обликах различных,
Изображая нам то скорбный рок царей,
То пестрые дела посредственных людей.
О горестях Владык Трагедия расскажет.
Обыденную вещь Комедия покажет.
Предмет Комедии – повсюду и во всем.
Но для Трагедии мы мало что возьмем:
Афины и Трезен, и Фивы, и Микены –
Вот славные места для благородной сцены.
Ты сопричислил к ним богатый скорбью Рим:
Боюсь, о Франция, мы следуем за ним.

И первым был жодель; он приступил – и смело
На наш французский лад Трагедия запела.
Он тон переменил – и перед Королем
Комедия звучит на языке родном.
Так ярок слог ее, разнообразны лица –
Менандр или Софокл нашли б чему учиться.

И следом ты, Гревен. Мой друг, Гревен, ты смог,
Едва переступив ребячества порог
И двадцати трех лет еще не досчитавшись
И с пухом юности златистым не расставшись,
Ты нас уж превзошел, в почтенных сединах
Воображающих, что Феб у нас в друзьях.
И первую стрелу Амур в тебя направил,
Стрелу чудесных глаз. И ты ее прославил:
В стихах бесчисленных, прекрасных, без конца
Ты убеждал, что страсть не ведает конца.
Но вот уж новое нашло тебя призванье:
Природу трав познать и тайну врачеванья.
Усердье пылкое, ума огонь двойной
Два дела Фебовых открыли пред тобой.
Единственный у нас, ты преуспел и в этом:
В тебе ученый Врач соединен с Поэтом.

Ронсар переводился многими. Один из наиболее известных
переводчиков, Вильгельм Левик, наряду с великолепными стихами,
опубликовал и « растиражировал» образцы безвкусицы и прегрешений против русского языка, по непонятной мне причине многими почитаемые / «О, к а к п о д о б н а т ы д р у г о й, пеннорожденной!», - о Кассандре,наводящей порядок на голове, «Я бы хотел б л и с т а т е л ь н о ж е л т е я, златым дождем разлиться…» /в моем представлении «блистательно желтеть» –это все равно, что «блистательно синеть»/; «Я бы хотел б ы к о м о г р о м н ы м м л е я,красавицу коварно
у м ы к нут ь»..Какова лексика! Диву даешься!../Прошу простить!..Перевод А. Парина/; «Когда прекрасные глаза твои в и з г н а н ь е м н е п о в е л я т у й т и…» /повелят сделаться изгнанником; в изгнанье не уходят, нельзя изгнать самого себя: русский язык такому противится; поставьте на место глагола «изгнать» - «прогнать» и все
неясности отпадут/;
«До той поры, как в мир любовь пришла и первый свет из хаоса явила, несозданны, к и ш е л и в н е м с в е т и л а…» /в переводе с
русского на русский «кишеть» означает «копошиться»/;
«Пускай в разгроме вражеского стана герой, что Марсу бранный дал
обет, с в о ею г р у д ь ю, алчущей побед, /над клинками? –В. И./
кл и н к о в испанских и щ е т н е у с т а н н о.» -Неустанно
искать грудью клинки означает искать смерть и непреклонно к ней
стремиться. У Ронсара/смотрите первый сонет, начинающийся со слов «Si je trepasse»/герой не ищет ее, а получает, рискуя жизнью,
которой по молодости и бесшабашности не дорожит. Разница заметная.
Напыщенная риторика, пустопорожние и оскорбляющие человека фразы, бесчувствие и алогизмы вызывают раздражение и озадачивают.

Встречаются «ляпы» и красавицы подозрительного поведения в стихах и других переводчиков. Вот начало сонета Ронсара «Эпитафия Мари»в передаче А.Парина.

Красавица Мари, ты здесь погребена,
Ты из Вандомуа в Анжу меня сманила

За такое Ронсар, если бы он воскрес, влепил пощечину. А.Парин переврал поэта и оскорбил его любимую женщину, ничего о ней не зная. Красавица манит безутешного влюбленного пальчиком из могилы. Перл бездушия и бестактности. Ронсар пишет о любимой:

Сy reposent les oz de toy, belle Marie,
Qui me fis pour Anjou quitter le Vandomois

После знакомства она побудила или заставила /одно из двух, но никак
не третье, «паринское»! /его «для Анжу» покинуть Вандомуа.
.Переводчик не увидел здесь любви, а углядел заманивание и подмигивание. С чего бы это? Наверное, у него плохо с глазами.
А вот то, что ставит меня в тупик и обескураживает. В одном из переводов В.Орла читаю:
Любовных заблуждений пробужденье,
Которому погибнуть суждено,
Блуждая по свету, еще должно
С годами обрести вознагражденье.
Все здесь для меня – китайская грамота. А вы, внимающие мне сейчас, что-нибудь поняли?..Что тут гибнет и что блуждает по свету?..Если опереться на грамматику, то выходит, что это «пробужденье». Оно путешествует, а потом гибнет и получает вознаграждение или, наоборот: его награждают, а потом оно гибнет.
Не могу понять, что имел в виду Ронсар, а понимает ли сам себя В.Орел? Как вы думаете?

Ю. Б. Виппер

ПОЭЗИЯ РОНСАРА

(Виппер Ю. Б. Творческие судьбы и история. (О западноевропейских литературахXVI - первой половины XIX века). - М., 1990. - С. 17-35)

Есть поэты и художники, творческая плодоносность которых столь безграничнав своем многообразии и спонтанном размахе, что уподобляет их как бы самой природе.К числу таких гигантов принадлежит и Пьер Ронсар (1524-1585). Во французскойпоэзии ему равен в этом отношении лишь один Гюго. Следует подчеркнуть, что представление о Ронсаре как о великом поэте, присущееего современникам, возродилось не так давно. В полемике с поэтами-гугенотамиРонсар бросил знаменитую формулу: "Вы все отпрыски моего величия!" По существуэто утверждение может быть отнесено и к поэтам - французским классицистам XVII-XVIIIвеков, и к поэтам-романтикам. Их творчество было бы невозможно без завоеванийРонсара. Однако сами духовные потомки Ронсара оказались не слишком благодарными.Особенно резко обошлись, как мы знаем, с замечательным ренессансным поэтом классицисты.Так нередко бывает. Ближайшие потомки, стремясь доказать свою оригинальность,не отдают должное зависимости от того, кому они по существу больше всего обязаны.Сначала от художественного наследия создателя "Гимнов" демонстративно отрексяклассицистический реформатор поэзии - Малерб. Позднее Буало, дав в "Поэтическомискусстве" суровую характеристику Ронсару, на длительное время предопределилоценку вождя Плеяды. Реабилитацию Ронсара начал ведущий критик французского романтизма Сент-Бёв,опубликовав в 1828 году исследование "Историческое и критическое обозрение французскойпоэзии и драматургии XVI века" и издав тогдаже том "Избранных стихотворений" ренессансного поэта. Однако реабилитация этабыла половинчатой. Ее, во-первых, сопровождали многочисленные оговорки. Во-вторых,Сент-Бёв принимал и популяризировал лишь тот аспект творчества Ронсара, которыйможно определить термином "анакреонтический". Ронсар в произведенном им отборепредстает прежде всего как изящный певец любви, вина, наслаждения природой идругих жизненных радостей. Такое одностороннее восприятие Ронсара, освященноеавторитетом Сент-Бёва, пустило довольно прочные корни, а за пределами Франциипродолжает давать о себе знать иногда и по сей день. Однако постепенно, со второйполовины XIX века, отчетливо обозначился процесс переоценки ценностей: началипривлекать внимание и приводить в восхищение все новые, все более обширные иглубокие пласты поэтического наследия Ронсара. Стали очевидными присущая емуэпическая мощь, значимость его философских стихов, его новаторский вклад в становлениефранцузской гражданственной поэзии, широкое лирическое дыхание его насыщенныхавтобиографическим началом посланий, речей и элегий. Примечательным оказалсяне только радужный оптимизм, преобладавший на ранних этапах литературной деятельности,но и захватывающий трагизм некоторых произведений, созданных в годы творческойзрелости и на склоне лет. Ронсар поражает нас неисчерпаемым богатством доступных ему тональностей, художественныхкрасок, поэтических масштабов, эмоциональных регистров. Он достигает одинаковойвыразительности и в небольших по объему лирических жанрах - оделеттах, песнях,эпиграммах, и в произведениях монументальных. Выражение поэтического размаха,отличающего художественный дар Ронсара, следует искать не столько в четырехзавершенных песнях "Франсиады", эпопеи, отмеченной печатью условности, сочинявшейсяпо велению рассудка, в известной мере в угоду вкусам королевского двора, скольков "Гимнах", "Поэмах", некоторых "Речах", в поэтических "Рассуждениях о бедствияхнашего времени". Тяготение к эпическому началу со всей очевидностью обозначилосьв творчестве Ронсара довольно рано, еще в пиндарических одах. Ярким примеромможет служить, скажем, знаменитая "Ода Мишелю Лопиталю". Выход в свет в 1552году этого внушительного по объему произведения (в нем 816 стихов), в которомРонсар воспел всепокоряющее могущество поэзии, стал выдающейся вехой в развитиифранцузской литературы. Конечно, движение художественной мысли поэта еще нелишено здесь тяжеловесности. Стремление копировать построение торжественнойхвалебной оды, какой она была разработана в совершенно иных жизненных условияхзамечательным древнегреческим лириком, влекло за собой неизбежно элементы условности,перегруженность "ученым" мифологическим материалом, нарочитую затрудненностьвитийственного слога. Все это вызывало непонимание у законодателей художественныхвкусов - придворных кругов. Их кумиром оставался Меллен де Сен-Желе, ученикМаро, мастер изящных и галантных импровизаций. Все же наиболее проницательныеумы были поражены грандиозностью художественного замысла поэта и невиданнойранее мощью, с которой этот замысел был осуществлен. Позднее "открытие" Ронсара во Франции отразилось и на его судьбе в России.Пушкин (во фрагменте статьи "О ничтожестве литературы русской") и Белинский(в статьях "Литературные мечтания", "О стихотворениях г. Баратынского", "Общеезначении слова "литература" и в ряде рецензий) сурово судили о Ронсаре и егосоратниках. Творчество Ронсара воспринималось Пушкиным и Белинским (отчастипод влиянием оценки, данной ему Лагарпом, автором "Лицея", и предшествующимитеоретиками классицизма во главе с Буало) как явление архаическое, представляющеесугубо исторический интерес. В дооктябрьский период Ронсара переводили в Россиимало. Подлинный расцвет интереса (переводческого, исследовательского, читательского)к творчеству великого ренессансного поэта наступил в нашей стране после Октябрьскойреволюции. Жизнь Ронсара отмечена ранним и резким переломом. Пьер де Ронсар был отпрыскомстаринного дворянского рода. Его отец, закаленный в сражениях боец, доверенноелицо Франциска I, предназначал сына к военной и дипломатической карьере. Двенадцатилетниммальчиком Ронсар был определен на должность при королевском дворе: пажом дофина.Состоя на королевской службе, будущий создатель "Гимнов" совершил затем путешествияв Шотландию, Германию и некоторые другие западноевропейские страны. Обозначившимсяперспективам положило, однако, конец тяжелое заболевание, результатом которогостала глухота. Казалось, что остается лишь один путь: получение церковного сана.В 1543 году юный Ронсар был подвергнут обряду пострижения, что, при соблюдениибезбрачия, позволяло надеяться на получение церковных бенефиций. Однако ужев это время начало определяться истинное призвание - поэзия. Став делом жизниПьера де Ронсара, она и принесла ему бессмертие. Чтобы лучше усвоить уроки античнойкультуры, Ронсар начал заниматься у известного знатока древности Дора, а потомпоступил под его руководством в коллеж Кокре, очаг будущей "Плеяды". Ронсар был одним из основоположников литературной школы или, вернее, литературноготечения, которое получило наименование "Плеяда". Своим творчеством Ронсар иего соратники (в первую очередь Дю Белле) утверждали представление о поэте какглашатае патриотических чувств, как о совести нации. Обосновав и действенноприменив принцип подражания древним и классическим достижениям Италии (преждевсего Петрарке), они вывели французскую поэзию на широкие просторы поэтическогоосмысления так называемых "вечных" тем, то есть тем общенационального и одновременномирового, общечеловеческого значения. Три главные цели преследовали создатели Плеяды, провозглашая принцип "подражаниядревним": возвысить литературу, многократно усилив в ней значение идеальногоначала, направленного на прославление того прекрасного, что заложено в человеческойнатуре; всемерно интеллектуализировать ее и, наконец, добиваться максимальногоэстетического совершенства, создавая произведения одухотворенные, гармоничные,насыщенные пластичными в своей выразительности образами. Творчество Ронсара- ярчайшее художественное воплощение этих устремлений. Опираясь на названные принципы, поэты Плеяды и осуществили в области поэзиирадикальную жанровую реформу. Они отбросили как несоответствующие своим эстетическимидеалам старые, восходящие к средневековью лирические жанры с так называемойфиксированной формой: баллады, королевские песни, лэ, вирелэ и дизены. Вместоэтих форм, мельчащих, как им представлялось, поэзию и сковывающих размах художественноговоображения, поэты Плеяды культивировали жанры, унаследованные от античной литературы- оду, элегию, эпиграмму, послание, эклогу. К ним они добавляли сонет, это,по словам Дю Белле, "столь же ученое, сколь и приятное итальянское изобретение". Ронсар был признанным главой художественного течения, завоевавшего ведущееместо во французской литературе третьей четверти XVI века. Это не вызывало сомненийу его современников. Об этом неоднократно горделиво заявлял и он сам. ИменноРонсар и изобрел метафору, призванную обозначить новую поэтическую школу: Плеяда- созвездие из семи звезд. Сам же он определял состав этого созвездия, времяот времени вычеркивая то или иное имя и внося вместо него другое. Конечно, у каждого из ведущих поэтов Плеяды, и в первую очередь у Дю Беллеи Жоделя, были свои достоинства, которыми они превосходили других. В целом жегегемония Ронсара была бесспорной. Он полнее и рельефнее, чем кто-либо из егосоратников, воспел то, что составляет очарование и своеобразие его времени. Поэзия великого ренессансного поэта в сильнейшей мере проникнута утверждающим,хвалебным началом. Как подчеркнул сам Ронсар в предисловии к первому изданиюсвоих "Од" (1550), "...истинная цель лирической поэзии заключается в том, чтобывоспевать как можно громогласнее того, кого он взялся прославлять". Основноепредназначение поэзии для главы Плеяды - прославлять и тем самым увековечиватьсилой художественного слова жизненные ценности, будь то подвиги историческихдеятелей, творения мыслителей и поэтов, прелести родной природы, полет собственноговдохновения или неотразимое очарование любимых женщин. Иногда в хвалебности поэзии Ронсара на первый план выступает искусственнаяидеализация действительности, ее условное возвышение и приукрашение. Подобныхчерт не лишены ранние пиндарические оды. Особеннно же показательны в этом отношениимногочисленные элегии, маскарады, эклоги, пасторали и картели, которые замечательныйпоэт вынужден был сочинять в 1560-х и в начале 1570-х годов в угоду своим покровителям,занимая в это время, в годы царствования Карла IX, положение официального поэтакоролевского двора. Но у этой хвалебности есть и другая, для нас наиболее ценнаяи по своей природе истинно ренессансная сторона. В пафосе восхваления, которымпроникнуты многие творения Ронсара, отражается присущее мироощущению поэта жизнелюбие,восхищение, вызываемое открытием бесконечной притягательности окружающего мира,упоение своей творческой способностью эстетически воссоздавать в нетленных формахвсе это волнующее многообразие. Ронсара выделяет далее мощь поэтического темперамента, бьющий через край лиризм,напор внутренней энергии, переполняющих его душу эмоций. Все это придает особуюнасыщенность и динамизм его произведениям. У Ронсара мы находим удивительноесочетание чувства эстетической гармонии, завершенности формы с тем, что можетбыть обозначено словом "безмерность" и что вытекало в первую очередь из представленияо поэте как витии, вдохновляемом неким "божественным исступлением". Эта безмерностьсказывалась и в отношении Ронсара к языку. Он стремился обогатить его любымисредствами: и заимствованиями из классических языков древности, и архаизмами,и провинциализмами, и многообразнейшими новообразованиями. Понятие языковойнормы, приобретающей такое существенное значение в XVII столетии, не тяготелонад Ронсаром и той языковой стихией, в которую он погружен и которую он сампорождал. Следствием этой "безмерности" и творческой щедрости была и относительнаянеравноценность художественной продукции (вместе с тем систематическая правка,которой Ронсар подвергал свои стихотворения в различных их переизданиях, наглядносвидетельствует о значении, которое он придавал их тщательнейшей шлифовке),и некоторая композиционная растянутость и перегруженность, ощутимая в отдельныхпроизведениях крупной формы. Все это были неизбежные издержки - оборотная сторонавыдающихся достоинств. Следы известной хаотичности, с которой мы временами сталкиваемсяв творчестве великого ренессансного поэта, - результат стремления охватить иотразить действительность, которая сама была преисполнена брожения, в которойвсе основные начала находились в стадии ломки, становления, борьбы. Насыщенность эмоционального содержания у Ронсара чрезвычайно ярко проявляетсяв ритме. Он бывает то более бурным, то более размеренным, но всегда бесконечноразнообразным по своей интонационной природе, по своей метрической структуре,и одновременно подчиненным каким-то общим законам стройности и гармонии. Ронсар,этот человек, рано начавший страдать от глухоты, один из музыкальнейших поэтовмировой литературы. Вообще сближение поэзии с музыкой было одним из важнейшихдостижений Плеяды, и Ронсара в первую очередь (как в смысле осуществления метрическойреформы, облегчавшей переложение стихов на музыку, - Ронсар вдохновлял крупнейшихкомпозиторов своего времени: Жоскена, Гудимеля, Орландо ди Лассо, - так и всмысле все более глубокого проникновения музыкального начала в самое поэзию). Заставив восторжествовать строфический принцип в лирической поэзии, Плеядачрезвычайно обогатила количество ритмических структур. Многообразие ритмическихформ в свою очередь заметно увеличивало выразительные возможности поэзии, насыщаяее более сложными и гибкими средствами художественного воплощения мыслей и чувств.Ронсар проявил поразительную изобретательность, тончайшее музыкальное чутьев создании строфических структур. Некоторые из них имели, безусловно, характерстихотворного эксперимента и не закрепились в поэтической практике. Однако многиеиз них стали затем классическими и вошли в золотой фонд французской поэзии.Так, например, именно Ронсар разработал структуру десятистрочной строфы, котораяпозднее была доведена до совершенства классицистом Малербом. С другой стороны,Ронсар разработал некоторые типы строф, которые нашли широкое применение в творчествепоэтов-романтиков, и прежде всего в романтической элегии. Такова, например,строфа, состоящая из четырех 12-сложных стихов, объединенных перекрестной рифмой. Вместе с тем особенное увлечение строфическим построением характерно именнодля первого периода творчества Ронсара, для времени его усиленной работы надосвоением оды. С середины 50-х годов намечаются определенные сдвиги. ВниманиеРонсара привлекают произведения типа поэмы или гимна, дающие широкий просторсвободному, не связанному строгими формальными ограничениями развертыванию философскихмедитаций, лирических исповедей. Эти произведения построены уже не на строфическомпринципе, а состоят из так называемых "vers suivis", то есть стихов, основанныхна последовательном чередовании парных рифм. Такой лирический принцип снижалроль чисто музыкальных эффектов, но давал больше простора для развития поэтическоймысли, придавал широкую амплитуду эмоциям. Безбрежность творчества Ронсара делает его труднообозримым. Выделим некоторыеиз его ведущих тем. Главный герой Ронсара - поэт, и ниспосланный ему волшебныйдар - поэзия. Одна из центральных проблем творчества Ронсара - место поэта вобществе. Очевидна связь этой проблематики с тем раскрепощением личностногоначала, которым отмечены общественная жизнь и культура Возрождения. Плеяда (ипрежде всего Ронсар) выдвинула новое по сравнению со своими предшественникамипредставление о личности поэта и об общественной роли поэзии. Образ поэта, возникающийв стихах Ронсара, отличает (например, по сравнению с Клеманом Маро) гораздоболее высоко развитое чувство собственного достоинства, как личного, так и профессионального;гордость выпавшей на его долю миссией вещателя истины и наставника людей. Силапоэзии в способности увековечивать. Осознание этого дает Ронсару право утверждать,что поэт более всемогущ, чем правители и полководцы. Даже тогда, когда Ронсарпросит у короля бенефиции, он говорит с монархом как равный с равным: в обменна доходные синекуры он предлагает бессмертие. Здесь сказывается типичное дляВозрождения осознание художником индивидуальной неповторимости и глубины своего"я", понимание того, как в современных условиях все обостряющейся борьбы занациональное объединение страны под эгидой монархии возрастает общественнаязначимость поэтического творчества. Такая концепция при всех верноподданнических чувствах Ронсара не могла, конечно,не приводить его временами к столкновению с правящими кругами. В этих кругахиначе представляли себе роль и назначение поэта, требуя от него покорности,угождения придворным вкусам, лести. Такого рода конфликт обостряется, например,у Ронсара в 1550-х годах, в канун религиозных войн. В его поэзии возникала ивыдвигалась на передний план та проблематика сложной взаимосвязи между осознавшейсвою суверенность личностью и абсолютистской государственностью, которая леглазатем - по-своему осмысленная - в основу крупнейших художественных созданийписателей-классицистов XVII века. Ронсар и тут стоял у истоков выдающихся достижений. Естественно, наибольших художественных успехов поэт достигал, когда, движимыйгуманистическими побуждениями, пытался как можно более откровенно и непосредственноотразить обуревавшие его сознание переживания. Поиски Ронсара развивались внескольких направлениях. Это, во-первых, поэтические утопии, вроде стихотворений "Блаженные острова"и "Оружие". В них своеобразно сочетается острая критика современной цивилизации,порождающей кровопролитные войны и отравленной ядом стяжательства, с попыткаминарисовать картину идеального общественного состояния, в котором простота иневинность нравов, обусловленная отсутствием собственнических инстинктов, соединялисьбы с завоеваниями духовного развития человечества. Это, во-вторых, насыщенные автобиографическими признаниями лирические исповеди-монологи.В них поэт стремился разобраться в своем "я", в волновавших его противоречивыхчувствах, осознавая своеобразие и сложность своего места в обществе (примеромможет служить преисполненная задушевности поэма "Речь к П. Леско", проникновеннаяхвала неодолимости художественного призвания). Уже с первых выпусков "Од" (1550)тема избранности поэта дополнялась у Ронсара темой его одиночества и невольнойотчужденности от окружения. Поэтическое творчество для Ронсара - это бурныйподъем человеческого духа, выход за рамки обыденной размеренности. Безумнаяодержимость - блаженство для поэта, но она неизбежно отдаляет его от толпы рядовыхлюдей. Поэт ищет уединения и только на лоне природы, наедине с самим собой,обретает просветленность духа, способность творить. Этот мотив одиночества поэта,предначертанного роком (он предвосхищает некоторые аспекты романтической концепциипоэзии), получает углубленное развитие в творчестве Ронсара 1550-х годов. Вэтот период в поэзии Ронсара возрастает элегическое начало. Менялись по сравнениюс одами и античные образцы - катализаторы вдохновения. На смену Пиндару, Анакреонту,Горацию выдвигались римские элегики во главе с Катуллом, Тибуллом, Проперциеми Овидием. Элегическая тема одиночества поэта постепенно решалась Ронсаром все болеесоциально заостренно, дополнялась гневными, временами смыкающимися с сатиройинвективами, разоблачающими господствующую среду. Именно эта среда и оказаласьисточником невзгод и страданий, выпадающих на долю поэта. Его жизненный идеалвсе отчетливее и резче противопоставляется теперь призрачному великолепию искрытым, но пагубным страстям, царящим в столице и при королевском дворе. Дворже этот - средоточие страны, стремящееся подчинить себе все и вся. Подобныенастроения с впечатляющей силой выявились, например, в "Речи к кардиналу деШатильон", написанной между 1557 и 1558 годами. Вот несколько отрывков из этогозамечательного произведения: Блажен, кто по полю идет своей дорогой, Не зрит сенаторов, одетых красной тогой, Не зрит ни королей, ни принцев, ни вельмож, Ни пышного двора, где только блеск и ложь. .................... Ступай же, кто не горд! Как нищий, как бродяга, Пади пред королем, вымаливая блага. А мне, свободному, стократно мне милей Невыпрошенный хлеб, простор моих полей... (Перевод В. Левика ) Своей же вершины только что очерченные тенденции достигают в "Речи противФортуны". Обе тематические линии, элегико-биографическая и общественно-критическая,здесь окончательно сливаются воедино. Вслед за Дю Белле, автором "Сожалений",и Ронсар приходит к убеждению, что судьба личности, воплощенной в образе лирическогогероя, неотделима от судеб окружающего общества. В "Речи против Фортуны" этамысль приобретает трагический оттенок. Королевский двор выступает и как очагнравственной развращенности, и как общественная сила, воздействия которой неизбежать. В этой этапной вещи воспроизведена трагическая ситуация, которая черезстолетие с лишним стала одним из ведущих мотивов драматургии Расина: душевныестрадания и метания личности, прикованной к правящей придворной среде и не способнойпорвать с ней. При этом Ронсар отражает эту ситуацию, не прибегая к помощи античныхреминисценций, без каких-либо иносказаний. Отмечая накопление драматическихэлементов в элегии-послании Ронсара и ее ярко выраженный сатирический аспект,не следует забывать ее чисто лирических достоинств. Удивляет эмоциональный накал,присущий поэме. Ронсару удается поддерживать этот накал на одном и том же неослабевающемуровне на протяжении произведения, насчитывающего более 400 строк! "Речь против Фортуны" - одна из кульминаций с точки зрения проникновения поэтав общественные противоречия окружающей действительности. Сравнение в этом планевыдерживает, пожалуй, лишь "Гимн золоту". Это произведение с трудом поддаетсяоднозначному истолкованию. Его характеризует показательная для ренессансногосознания амбивалентность, "двусмысленность", многоплановость, доходящая до степенипарадоксальности ирония - так диалектически сложно сплетены в ней апология оплодотворяющейсилы золота и нравственное осуждение его власти. Безоговорочно Ронсар отвергаетлишь две крайности: скопидомство и его антипод - бессмысленное расточительство.Не случайно в связи с "Гимном золоту" вспоминают об Эразме и его "Похвальномслове Глупости", где также панегирик нерасторжимо связан с осмеянием. Будучи некоей вершиной, "Речь против Фортуны" вместе с тем - веха, завершающаясущественный этап творческой эволюции поэта. С 60-х годов начинается ее новаястадия. Решающими факторами, предопределяющими на длительный срок направлениехудожественной деятельности поэта, оказываются разгул религиозных войн и восшествиена престол Карла IX. Когда религиозные войны разразились, поэт решительно стална сторону католического лагеря и королевской власти. Он сам подробнейшим образомобосновал занятую им позицию в стихотворном цикле "Рассуждения о бедствиях нашеговремени". Ронсар руководствовался побуждениями патриотического характера. Поэтсчитал, что только верность католической церкви (при всех ее пороках, в которыхона погрязла и которые он бичевал, призывая к их искоренению) и монаршему дворупозволит сохранить национальную целостность страны, спасти Францию от распадаи разгрома иноземными силами, и прежде всего могущественной империей Габсбургов.Поэт непосредственно вторгался теперь в сферу политической борьбы, становилсяобщественным трибуном и тем самым закладывал основы гражданственной поэзии,прокладывая путь Агриппе д"Обинье, автору "Трагических поэм", выступая далекимпредшественником Барбье, создателя "Ямбов", Гюго, творца "Возмездий". Конечно,"Рассуждения" Ронсара находятся лишь у истоков традиции гражданственной поэзии.Характерным примером в этом отношении может служить пространное "Предупреждениенароду Франции". Поэтическая риторика здесь прорывается лишь вспышками. Преобладаетже более рассудочная и тяжеловесная риторика, дидактическая. Отсюда и отсутствиеединства эмоционально-поэтической тональности. Применяемые средства еще оченьпестры, разнородны. Их сочетание иногда механистично. Жанр еще только складывается;в поисках максимальной убедительности поэт испробует самые различные пути иподступы. Яростная публицистика, памфлетностъ, сатирические портреты гугенотов,мифологический вымысел (змей, вселяющийся в Лютера), чередование навеянных античностьюи библейских образов, классические приемы риторики, лирические отступления -все это громоздится друг на друга. Но нагромождение это одновременно создаети впечатление бурного потока, свергающего все преграды. Следует также иметьв виду, что страстность гражданственной поэзии Ронсара нарастала, а умозрительностьи суховатость шли на убыль в ходе ожесточенной борьбы и по мере того, как оскорбления,наносимые поэту идеологами протестантского лагеря, все острее задевали его личнои побуждали все глубже погружаться в междоусобицу, расколовшую страну. Через все творчество Ронсара, от первых опытов и до последних дней, проходиттема всесилия времени, его неумолимого и разрушительного бега. Вместе с темрешение этой темы поэтом неоднозначно. Здесь обозначаются знаменательные оттенки.В чисто эпикурейском ключе тема быстротечности времени и мимолетности счастьявоплощена Ронсаром в его анакреонтических стихах (например, в "Оделеттах Коридону").Печальные мысли о неумолимости грядущего конца отодвигаются упоением сегодняшнимднем. Чем меньше времени уделено человеку для удовольствий, тем решительнеенадо пользоваться этими возможностями, ища забвения в вине и любви, наслаждаяськрасотой, даруемой молодостью и природой. Иные мотивы звучат в пиндарическиходах. Одна из ведущих тем - победа над временем и смертью, забвением. Эта истинноренессансная тема показательна для творчества Плеяды в целом. Сходные идейныемотивы звучат, например, в "Древностях Рима" Дю Белле. В своих горацианскиходах Ронсар также прославляет победу человеческого духа над сокрушительной силойвремени. В пиндарических одах эта тема реализовалась в героическом плане: какторжественное воспевание подвигов и бессмертия, даруемого поэтам. В горацианскиходах она предстает в более интимном, личном, психологически углубленном виде:как победа, даруемая человеку в результате внутренней борьбы, одерживаемой надсамим собой, а тем самым и над властью обстоятельств. Постепенно художественное преломление темы времени все сильнее проникаетсяу Ронсара трагическими мотивами и одновременно уходит своими корнями в философскивсе более широкое и диалектически сложное восприятие жизни. Впервые эта концепциявозникает в заключении к "Гимну Смерти". Этот гимн - произведение противоречивое.Оно пронизано пессимистическими и сумрачными настроениями. Однако в самом концегимна тема скоротечности и бренности живого получает принципиально иное, глубокоренессансное и жизнеутверждающее истолкование. Всемогущей Смерти противопоставляетсяне менее всесильная Венера. Она воплощает в себе принципы плодоносности, обновленияи размножения. Все, что Смерть уничтожает, Венера восстанавливает. Преходящейоказывается форма, материя же сама по себе неразрушима. Таким образом, в "Гимне Смерти" впервые возникает мысль, которая не раз будетзвучать у позднего Ронсара (например, в элегии "Против лесорубов Гастинскоголеса"; к этому произведению мы еще обратимся, говоря о теме природы в творчествеРонсара) и которая весьма существенна для понимания глубинных тенденций, питающихфилософские воззрения Ронсара после 1560 года (для нас здесь важнее всего мыслио непрерывности развития, о преемственности всего живого, о том, что если отдельныйиндивидуум "эфемерен, то природа вечна", вытекающие отсюда надежды на будущее).В свете подобной стихийно-материалистической и диалектической концепции по-новомутрактуется и проблема времени, скоротечности и бренности жизни. Поэт утверждает,что бренность земного - это не только бедствие, но и основа жизни и постоянногообновления. Текучесть времени оказывается не только злом, но и предпосылкойразвития, а тем самым стимулом для приятия действительности и обретения внутреннейгармонии. Трагический гуманизм позднего Ронсара представляет собой не отречениеот ренессансных идеалов, а их дальнейшее углубление. Патетическим примером тому служат и последние стихи поэта, сочиненные им насмертном ложе. Даже стихи, в которых Ронсар выражал отвращение и ужас, охватывавшиеего перед лицом смерти (например, сонет "Я высох до костей. К порогу тьмы ихлада...") , проникнуты духом стоическогоприятия неумолимого закона бытия. Еще примечательнее сонет "Пора оставить доми дерева в садах..." . Читая эти стихи, мыне чувствуем барочного смятения, капитуляции перед смертью. Наоборот, поражаетумиротворенность духа, с которой поэт идет навстречу концу. Он не превратитсявновь в ничто. Дух его, то есть созданное им, будет жить вечно. С особеннойже осязаемой наглядностью торжество духа над разрушением выявляется в этих стихах,продиктованных умирающим, в их безупречной музыкальной чеканности, в их пластическомсовершенстве. Обреченный на смерть находит силы сам воздвигнуть себе памятникнепреходящей красоты. Одно из центральных мест в творчестве Ронсара занимает тема природы. Ронсарсближает природу с человеком как два родственных, находящихся в нерасторжимомединстве начала. Уже в первых четырех книгах "Од" все принадлежащее миру природы,будь то ручьи и реки, растения, птицы, животные или леса, выступает у Ронсарасогретое теплом симпатии и чувством внутренней близости. Одной из основных формвоплощения этой симпатии становится стремление одухотворить явления природы.Осуществлению этой цели и служит мифологическая образность, почерпнутая в античномлитературном наследии. Существенна та органичность, с которой образцы, вдохновлявшиеРонсара, возрождаются в перевоплощенном виде в художественной ткани его произведений. Важную роль играли в этой связи попытки Ронсара конкретизировать и индивидуализироватьпейзаж. Конечно, и в таких стихотворениях, как "Ручью Беллери", "Хвала Вандомскомукраю", "Гастинскому лесу", "Реке Луар" (речь идет о притоке Луары), Ронсар следовалантичным моделям: Горацию в первую очередь, а затем Вергилию. Поэтому у воспеваемыхфранцузским лириком мест, как правило, существуют античные параллели (ручьюБеллери соответствует у Горация источник Бандузия, речке Брэ - быстрый Аниои т. д.). Это не значит, однако, что описания у Ронсара условны и что он офранцуживаллишь одни географические названия. Мы обнаруживаем у вождя Плеяды немало достоверныхштрихов. Они воспроизводят неповторимые приметы мест, столь хорошо знакомыхи близких сердцу поэта - дворянина по происхождению, любителя и великолепногознатока сельской жизни. Таковы, например, окаймляющие ручей Беллери зеленыеивы, располагаясь в тени которых поэт сочиняет стихи: В тебя глядеть могу часами, - Стихи теснятся а душу сами, И шепчет в них твоя струя, В них шелест ив твоих зеленых. (Перевод В. Левика ) Особенно много таких штрихов в оде "Хвала Вандомскому краю". Природа для Ронсара- неотъемлемая часть пройденного поэтом пути. Другой существенный фактор, делающийдля Ронсара природу достоянием внутреннего мира поэта, - патриотическое чувство.Представление о Франции зримо воплощено в поэзии Ронсара прежде всего в образахродного Вандомуа. Прославить своим творчеством Францию означает для него запечатлетьна века имена и облик унаследованного от предков замка Пуассоньер, Зеленогоострова на стыке Луара и Брэ, Гастинского леса, ключа Беллери. Но тема природы приобретает у Ронсара и более всеобъемлющее философское звучание.В некоторых "Гимнах" и "Поэмах" природа предстает как неисчерпаемый и божественныйисточник энергии и стимулов поведения всего живого, как хранительница закономерностейи тайн, разгадать которые человек стремится, пытаясь познать самого себя. Ураннего Ронсара с его радужным жизнелюбием господствуют мотивы созвучия природыи человека, их органического единства. Зрелый и поздний Ронсар все чаще обращаетсяк природе, чтобы воплотить трагический разлад между ренессансными представлениямии действительностью, в которой торжествуют враждебные этим представлениям начала. Уже в "Гимнах", созданных в 50-х годах, многозначительно возникают характерныедля литературы позднего Возрождения мотивы: воспроизведение острого контрастамежду строгой упорядоченностью и величественной гармонией, царящими в космосе,и разладом, смятением, хаосом, раздирающими существование человека. У человекаоказывается своя, совершенно особая, многострадальная судьба, чуждая законам,навсегда определившим существование космоса. Эта мысль поэтически особенно выпукловыражена и заключительных стихах "Гимна светилам". Более приглушенно она звучити в "Гимне Вечности". Гимн этот (он представляет собой значительно расширеннуюи художественно усовершенствованную переработку одноименного стихотворения неолатинскогопоэта Марулла) принадлежит к наиболее поэтичным и насыщенным лиризмом произведениямцикла. Из более поздних стихотворенией, воспроизводящих в трагическом ключе взаимоотношениячеловека с природой, выделяется элегия "Против лесорубов Гастинского леса" (созданная,по-видимому, в середине или в конце 70-х годов и опубликованная поэтом лишьв 1584 году). Гастинский лес в восприятии Ронсара - воплощение той вольно произрастающей,не тронутой цивилизацией природы, которая для ренессансного поэта была всегдасимволом человеческой свободы, отблеском "золотого века" человечества. Звонтопоров, рубящих Гастинский лес, возвещает приближение конца целой эпохи - Ренессанса.Но, проклиная тех враждебных красоте, жадных и черствых людей, которые губятдорогие сердцу поэта идеалы, Ронсар сохраняет просветленный взгляд на жизнь.Гибель Гастинского леса, будучи для него и для людей его поколения предзнаменованиемнеумолимо надвигающихся утрат и страданий, предстает вместе с тем его взгляду,обращенному в будущее, как одно из ряда звеньев в бесконечной и единой цепикатастрофических и одновременно закономерных превращений, которые в своей совокупностии составляют историю человечества. Итак, мы встречаем здесь ту же философскуюконцепцию, которую Ронсар развертывает и на заключительном этапе творческогопути в стихотворениях, посвященных всесилию времени и смерти: О прав, стократно прав философ и поэт, Что к смерти иль концу все сущее стремится, Чтоб форму утерять иль в новой возродиться. .................... Бессмертно вещество, одни лишь формы тленны... (Перевод В. Левика ) Ронсар был великим любовным поэтом. Он воспел в своих стихах многих женщин.Три из них завоевали наибольшую известность; Кассандра, Мария и Елена. Образвозлюбленной у Ронсара прежде всего воплощение идеала поэта, его представленийо красоте и совершенстве. Конечно, в основе стихотворных циклов, посвященныхтрем воспетым Ронсаром женщинам, лежит каждый раз реальное чувство к реальному,а не вымышленному лицу. Интенсивность этого чувства недооценивать не следует.В 1569 году, когда Ронсар после долгих лет разлуки встретился с женщиной, озарившейего молодость, он написал поэму "К Кассандре". Читая ее, мы верим Ронсару, чтосознание его навсегда сохранило нетронутым облик преисполненной "детского обаяния"девушки - такой, какой она пленила поэта в весеннюю пору его жизни. Все же любовное чувство, испытанное поэтом, служит ему прежде всего могучимтолчком для полета фантазии, играя роль некоего катализатора, накапливающеговокруг себя и приводящего в движение различные влечения и вожделения, а зачастуюи переживания, порожденные иными лицами. Попытки восстановить на основе трехупомянутых циклов подробную биографическую канву пережитых Ронсаром любовныхроманов обречены на неудачу. Так, например, не следует, как это иногда делалось, рассматривать "Первуюкнигу любви", посвященную Кассандре, как своего рода поэтический дневник, будтобы непосредственно воспроизводящий перипетии любовного романа, пережитого Ронсаром.В последнее время преобладает мнение, согласно которому этот цикл любовных стихотворенийбыл создан по преимуществу в 1551-1552 годах, то есть через пять-шесть лет послезнакомства поэта с Кассандрой Сальвиати и через четыре года или через пять летпосле того, как она вышла замуж за сеньора де Пре. А это существенно меняети угол зрения, под которым надо рассматривать творческое своеобразие сборника.Образ Кассандры возникает на страницах "Первой книги любви" прежде всего сквозьдымку воспоминаний, в ореоле эмоций, как бы восстанавливаемых ретроспективноили пробужденных мечтами. Это относится, например, к эротическим мотивам, временамибурно прорывающимся в содержании сборника. Чувственные наслаждения, изображенныеРонсаром, не могли быть подарены ему Кассандрой. Это исключалось характеромих взаимоотношений. Наконец, поэт связывал с образом Кассандры и разработку тем по своему происхождениюлитературных, книжных. Ронсар меньше других поэтов Плеяды обращался в качествеобразца для подражания к современным ему итальянским петраркистам и к вычурнымстрамботтистам XV века, предпочитая искать опору в классических традициях Бембои Ариосто, а превыше всего ценя самого Петрарку. Ронсар, автор "Первой книгилюбви", отличается от своих соратников наибольшей независимостью по отношениюк иноземным источникам. С другой стороны, можно говорить о внутренней перекличкемежду "Первой книгой любви" и творчеством художественной школы Фонтенбло, котораягосподствовала в середине XVI века в изобразительном искусстве Франции (к нейпримыкали, помимо ряда итальянских мастеров во главе с Приматиччо и Челлини,выдающиеся французские скульпторы Гужон и Пилон). Эта перекличка выражаетсяпрежде всего в изысканности и утонченности, которые отличают женские образы"Первой книги любви" и с которыми реальные жизненные впечатления стилизуютсяи переводятся в сознательно приподнятый мифологический план (примером можетслужить известный сонет "О если бы, сверкая желтизной..." ). Во "Второй книге любви" заметно меняется образ возлюбленной и стилистическаятональность цикла. Главной героиней становится Мария, простая крестьянская девушкаиз Бургейля. Ее образ лишен аристократической изощренности; он теплее, проще,доступнее облика Кассандры. Мария для Ронсара - воплощение той чистой и естественнойкрасоты нравов, которые присущи человеку, растущему на лоне природы. Образ Мариичаще всего ассоциируется поэтом с весной, утром, рассветом, изображается нафоне цветущей природы. В произведениях, посвященных более земной, чем Кассандра,фигуре Марии, вырастает роль реальной действительности как источника поэтическихэмоций. Эта действительность, во всей своей бытовой непритязательности, иногдав произведениях, воспевающих Марию, целиком определяет атмосферу отдельных стихотворений(достаточно вспомнить в этой связи хотя бы знаменитое "Веретено"). Отход Ронсара во "Второй книге любви" от платонического и петраркистскогообожествления женщины влечет за собой и принципиальные изменения в его стилистическихпоисках. Ронсар обращается теперь к разработке стиля, который сам определяеткак "низкий". Важнейшим эстетическим критерием теперь становится для поэта естественностьчувств, прозрачная ясность, грациозность и доступность в их художественном воплощении.Снижение стиля ведет Ронсара к сближению поэтического языка с разговорной речью,к ослаблению образной перегруженности слога, его большей прозрачности. Цикл, посвященный Марии, - это также стихи о любовном влечении, не находящемотзвука. Но чувства, воспетые в стихах, обращенных к Марии, - это не похожаяна одержимость страсть, вызванная Кассандрой, а скорее щемящая сердце влюбленность.В художественной структуре стихов о Марии преобладает не стремительный ритм,как в "Первой книге любви", а тяготение к плавности и соразмерности. "Втораякнига любви" проникнута мировосприятием, в котором гармонически уравновешиваютсямеланхолическая грусть и просветленная умиротворенность, горечь, вызываемаяжизненными неудачами, и упоение радостями бытия, непосредственность в выраженииэмоций, и склонность к рефлексии. Перед нами еще один отблеск идеалов высокогоВозрождения. Этим отблеском освещен и последний сборник любовных стихотворений Ронсара- его "Сонеты к Елене" (1578). Конечно, здесь немало следов неопетраркизма,маньеристической изощренности, привнесенной соперничеством с новым кумиром придворныхкругов Депортом. Образ возлюбленной вновь обретает аристократическую утонченность.Но в основе его - то преисполненное внутренней гармонии, уверенное в себе достоинство,которое составляет важную черту ренессансного идеала красоты. К тому же возвышеннаяидеализация, с одной стороны, и психологическая достоверность - с другой, переплетаютсяв "Сонетах к Елене". Подлинная Елена де Сюржер была довольно надменной и капризнойдамой. Она сетовала по поводу того, что Ронсар компрометирует ее репутацию своимилюбовными излияниями, и это приводило поэта в бешенство. Отзвуки этих обид слышныв сборнике. Поэт нередко жалуется на чрезмерную зависимость Елены от предрассудковпридворной среды. Один из них он видит в приверженности Елены к платонизму -учению, которое своей идеалистической устремленностью вызывало все большее раздражениепоэта и которое он критиковал, противопоставляя ему материалистическое видениемира. Образ Елены более осязаем и индивидуализирован, чем образ Марии и Кассандры.Мы видим очертания внешнего облика Елены, ритм ее движений в танце во времяослепительного бала, слышим интонации ее речи, получаем представление о ее внутреннеммире. Овеян духом Ренессанса и образ самого стареющего поэта. Несмотря на приближающуюсястарость, он по-прежнему упоен чувственной красотой мира, склонен предаватьсявлечению страстей и жажде наслаждений, верит во всесилие своего поэтическогодара. Но одновременно, и в радостях, и в страданиях, он сохраняет мудрое самообладание,представление об относительности вещей, безупречное чувство меры. И через "Сонетык Елене" проходит типичная для Ронсара-лирика тема неудовлетворенного любовногочувства. Но как далека просветленная сдержанность в решении этой темы несчастнойлюбви у позднего Ронсара от того бешеного неистового надрыва, который неудержимымвихрем проносится сквозь стихи Агриппы д"Обинье, объединенные в сборник "Весна".Но д"Обинье - это уже представитель другой эпохи, другого художественного мироощущения,а именно стиля барокко. Барочные веяния коснулись и Ронсара. У него есть произведения, в которых этивеяния выражены очень отчетливо. Такова, например, поэма "Стихи, прочитанныев театре после окончания комедийного представления в Фонтенбло". Эта поэма пронизанатемами и образами, типичными для литературы барокко. Жизнь уподобляется театру.Люди играют роли, отведенные им слепой Фортуной. Повсюду царят видимость, обман,мираж. Жизнь сравнивается со сновидением, с клубами дыма, которые развеиваютсядуновением ветра, с волнами, разбивающимися одна о другую. Правда, в заключительныхстроках Ронсар признает существование людей, которые не дают затянуть себя губительнымжитейским водоворотом и сохраняют верность естественным наклонностям, велениямприроды. То же можно сказать и о нем самом. Несмотря на трагические жизненные коллизии,свидетелем и участником которых ему довелось быть, изменяясь и развиваясь, Ронсарпродолжал оставаться и в пору заката Возрождения глашатаем ренессансных устремлений.На протяжении своего творческого пути он воплощал эти устремления в совершенныхпоэтических формах, показательных для своеобразия национального художественногогения Франции. Более того, своим творчеством он в сильнейшей мере способствовалкристаллизации этого своеобразия. Ронсар был и остается одним из величайшихпоэтов в истории европейской литературы.

Примечания

1. Sainte-Beuve. Tableau historiqueet critique de la Poésie française et du Théatre fran¸caisay XVIe siecle. P., 1828.

2. "Je n"ay plus que les os, un Squeletteje semble..."

3. "Il faut laisser maisons et vergerset jardins..."

4. "На, je voudroy richement jaunissant..."