Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

14 октября 1964 года в истории СССР началась новая эпоха. Пленум ЦК КПСС освободил от занимаемой должности первого секретаря компартии Никиту Хрущёва. Произошёл последний в советской истории "дворцовый переворот", сделавший новым лидером партии Леонида Брежнева.

Официально было объявлено, что Хрущёв уходит в отставку в связи с состоянием здоровья и преклонным возрастом. Советских граждан об этой отставке известили лаконичным сообщением в газетах. Хрущёв просто исчез из общественной жизни: перестал появляться на публике, мелькать на экранах телевизоров, в радиоэфирах и на передовицах газет. Его старались не упоминать, словно его и не было. Только много позже стало известно, что Хрущёва удалось сместить благодаря хорошо продуманному заговору, в который оказалась вовлечена практически вся номенклатурная элита. Первого секретаря сместили те люди, которых он сам некогда возвысил и приблизил к себе. Лайф выяснил обстоятельства бунта "верных хрущёвцев".

Хотя Никита Хрущёв всегда выступал в амплуа сельского простофили, всем своим видом показывая, что к нему не стоит относиться серьёзно, на самом деле он был совсем не так прост. Он уцелел в годы сталинских репрессий, при этом занимая достаточно высокие посты. После смерти Сталина он вместе с соратниками по ближнему кругу вождя скооперировался против Берии. Затем сумел одолеть ещё одного политического тяжеловеса - Маленкова, который был первым среди равных в постсталинском СССР.

Наконец, в 1957 году, когда старая сталинская гвардия объединилась против Хрущёва, ему удалось почти невероятное. Он сумел удержать власть, отбив атаку таких тяжеловесов, как Ворошилов, Молотов, Каганович, Булганин и Маленков.

Оба раза Хрущёву очень помогла советская номенклатура. Он сделал на неё ставку ещё в 1953 году и не прогадал. Эти люди совсем не желали возвращения сталинских времён, когда вопросы жизни и смерти определялись, в некотором роде, слепым жребием. И Хрущёв смог убедить их поддержать его, дав гарантию, что возврата к старому не будет и никого из высоких чинов он не обидит.

Хрущёв хорошо понимал все тонкости властных интриг. Возвышал тех, кто был бы к нему лоялен и признателен ему за карьерный рост, избавлялся от тех, кому сам был обязан. Например, маршал Жуков, сыгравший огромную роль и в свержении Берии в 1953 году, и в разгроме сталинской гвардии в 1957 году, оперативно был уволен со всех постов и отправлен в отставку. Ничего личного у Хрущёва к Жукову не было, просто он был его должником, а ни один руководитель не любит оставаться должником перед кем-либо.
Хрущёв умело подбирал своё окружение, возвышая тех, кто ранее занимал руководящие посты второго-третьего порядка. К началу 60-х в рядах высшей партийной номенклатуры было всего три человека, которые не были обязаны своим выдвижением Хрущёву и сами по себе являлись весьма крупными фигурами. Это Алексей Косыгин, Михаил Суслов и Анастас Микоян.

Косыгин ещё в сталинское время неоднократно занимал различные наркомовские и министерские должности, возглавлял РСФСР, а кроме того, был заместителем председателя Cовета Министров СССР, то есть замом самого Сталина.

Что касается Суслова, то он всегда стремился остаться в тени. Тем не менее занимаемые им должности свидетельствуют о том, что он был очень влиятельным человеком уже при Сталине. Он был не только секретарём ЦК, но и руководил партийной пропагандой, а также международными партийными сношениями.

Что касается Микояна, то на конкурсе самых "непотопляемых" политиков он с огромным отрывом выиграл бы первый приз. Просидеть на руководящих постах все бурные эпохи "от Ильича до Ильича" - это великий талант. Забегая вперёд: Микоян был единственным, кто выступил против смещения Хрущёва.

Все остальные выдвинулись на первые роли уже при Хрущёве. При Сталине они входили в номенклатурную элиту, но второго-третьего ранга (Шелепин, например, был главой комсомола).Такой расклад должен был гарантировать Хрущёву правление без всяких тревог и волнений за своё кресло. Всех людей он подобрал лично, зачем же им бунтовать против него? Однако в итоге получилось так, что большую роль в хрущёвском свержении сыграли именно его ставленники.

Причины заговора

Никита Хрущёв (второй слева), 1-й секретарь Московского горкома и обкома ВКП(б), и Анастас Микоян (второй справа), нарком пищевой промышленности, на праздновании Дня авиации на аэродроме в Тушине. Фото: © РИА Новости/Федор Кислов

С первого взгляда причины хрущёвского отстранения совсем неочевидны. Вроде бы номенклатура при нём жила и не тужила. Никаких чёрных воронков по ночам и допросов в подвалах. Все привилегии сохранены. Начальник, конечно, взбалмошный, но в целом говорит правильные вещи - о необходимости возврата к ленинским заветам коллективного управления страной. При Сталине был великий вождь и партия, с которой можно было делать всё что угодно. Члена политбюро запросто могли объявить английским или немецким шпионом и расстрелять. А теперь коллективное руководство. Хоть Хрущёв и тянет одеяло на себя, но у всех свои слабости, в конце концов, он не зарывается.
Но так было только до поры до времени. С конца 50-х, когда Хрущёв наконец-то избавился от всех видимых конкурентов и перешёл к единоличному правлению, он постепенно начал забывать то, что сам пропагандировал ещё несколько лет назад. На словах коллективное правление страной сохранялось, но на деле первый секретарь принимал ключевые решения единолично или же настойчиво их продавливал, не прислушиваясь к возражениям. Это стало вызывать сильное недовольство в высших рядах номенклатуры.

Само по себе это обстоятельство не стало причиной смещения Хрущёва, хотя и внесло свою лепту. Хрущёв фонтанировал идеями, как только его осеняло, он сразу же требовал претворения этой идеи в жизнь, невзирая не реальные возможности. При этом провалы, которые случались достаточно часто, он сваливал на подчинённых, тогда как успехи приписывал себе. Это тоже обижало высоких партийных чинов. За десятилетие они успели позабыть сталинские времена, и Хрущёв, ранее казавшийся им избавителем, сейчас начинал раздражать своей суетливостью, грубой манерой общения. Если раньше высокие чины жили со смутным предчувствием ночного звонка в дверь, то теперь уже с предчувствием взбучки от первого секретаря за очередной провал, который неминуем, потому что реформа совершенно не продумана, но её внедрения Хрущёв требует во что бы то ни стало.

Главной ошибкой генсека стала затеянная им административная реформа, ударившая по позициям партийной номенклатуры. В своё время Маленков уже совершил непростительную ошибку, которая стоила ему власти: он начал урезать льготы партийных чинов, делая ставку на государственный аппарат. В этой ситуации подсуетиться и переманить на свою сторону номенклатуру было для Хрущёва делом техники. Но теперь он сам допустил ошибку.

Большое недовольство вызвало внедрение советов народного хозяйства. Совнархозы по сути приняли на себя управление отраслевыми предприятиями на местах. Хрущёв рассчитывал этой реформой избавить производство от излишних бюрократических препонов, но только настроил против себя высшую номенклатуру, которая лишилась части своего влияния, тогда как ранг областных аппаратчиков в совнархозах приблизился едва ли не к министерскому.
Кроме того, реформы затронули и организацию самой партии. Райкомы вообще упразднялись, а обкомы были разделены на производственные и сельскохозяйственные, которые отвечали за состояние дел каждый в своей области. Обе реформы вызвали настоящие тектонические сдвиги, партийные чины то и дело перемещались с места на место, а то и теряли свои посты. Все снова вспомнили, что такое страх потери "тёплого" рабочего места.

Обе реформы, особенно партийная, вызвали тихое, но яростное негодование номенклатуры. Она снова не чувствовала себя в безопасности. Хрущёв клялся, что не навредит, но обманул. С этого момента первый секретарь больше не мог рассчитывать на поддержку этих слоёв. Номенклатура его породила - номенклатура его и убьёт.

Заговорщики

Против Хрущёва объединились практически все высшие партийные и государственные чины. У всех для этого были свои мотивы. У кого-то личные, кто-то присоединился за компанию, чтобы не быть белой вороной. Но всех объединяло то, что они стали видеть в первом секретаре угрозу своему благополучию, либо же помеху своей карьере.

Хрущёв и Брежнев были хорошо знакомы ещё со времён работы в УССР. После смерти Сталина Хрущёв не забыл своего старого знакомого и сделал много для его возвышения. На рубеже 50–60-х годов Леонид Брежнев был одним из самых доверенных людей Хрущёва. Именно ему Хрущёв доверил курировать один из самых важных имиджевых проектов - освоение целины. О его важности достаточно сказать, что значительная часть советского руководства была настроена против этого проекта и его провал мог очень дорого обойтись Хрущёву.
Именно Хрущёв ввёл его в секретариат и Президиум ЦК, а позже сделал председателем Президиума Верховного Совета СССР. В июле 1964 года Хрущёв решил сместить Брежнева с поста председателя Президиума ВС. Даже по стенограмме заседания чувствуется, что это вызвало очень сильное недовольство Брежнева, которому нравилось ездить по заграничным странам в роли неформального "президента" государства. Хрущёв на заседании был весел и буквально фонтанировал шутками и прибаутками, тогда как Брежнев говорил крайне лаконично и односложно.

Алексей Косыгин был одним из немногих людей, кто мог смотреть на Хрущёва свысока, поскольку свою карьеру сделал ещё при Сталине. В отличие от большинства советских высокопоставленных руководителей, Косыгин сделал карьеру не по партийной линии, а по линии кооперации и промышленности, то есть был скорее технократом.
Убрать его было не за что, да и незачем, поскольку он действительно разбирался в советской промышленности. Приходилось терпеть. При этом не было секретом довольно прохладное отношение Косыгина и Хрущёва друг к другу. Хрущёв недолюбливал его за "старые взгляды", а Косыгин не любил первого секретаря за дилетантский подход к серьёзным проблемам. Косыгин без долгих раздумий присоединился к заговору.

Суслов

Михаил Суслов был влиятельным идеологом уже во времена Сталина. Для Хрущёва - а впоследствии и Брежнева - он был незаменимым человеком. У него была огромная картотека, где хранились исключительно цитаты из работ Ленина на все случаи жизни. И товарищ Суслов мог абсолютно любое решение партии представить как "ленинское" и значительно укрепить его авторитет, поскольку оспаривать Ленина в СССР никто себе не позволял.

Поскольку Хрущёв почти не имел образования и даже толком не умел писать, он не мог, подобно Ленину или Сталину, выступать теоретиком партии. Эту роль взял на себя Суслов, находивший идеологическое обоснование всем реформам первого секретаря.

Суслов не имел личных претензий к Хрущёву, но присоединился к заговору, почувствовав за ним силу. Более того, играл в нём активнейшую роль. Именно Суслову доверили идеологическое обоснование причин снятия Хрущёва с должности.

"Комсомольцы"

Члены группировки "шелепинцев". Они же "комсомольцы". Наиболее видными её представителями были Александр Шелепин и Владимир Семичастный. Лидером в этом тандеме был первый. В последний год жизни Сталина Шелепин возглавил советский комсомол. Там он и сблизился с Семичастным, который стал его доверенным человеком. Когда Шелепин покинул комсомол, он составил протекцию товарищу, который и заменил его на этой должности. В дальнейшем то же самое произошло и с КГБ.

Шелепин был очень многим обязан Хрущёву. Должность главкомсомольца хоть и была видной, но всё же далеко не перворанговой. А Хрущёв назначил Шелепина руководить могущественным КГБ с чёткой задачей: крепко подчинить структуру партии. А в последние годы хрущёвского правления Шелепин возвысился до должности заместителя председателя Совета Министров, то есть самого Хрущёва.

При этом Шелепин наряду с Семичастным играл одну из ключевых ролей в смещении своего патрона. Во многом из-за того, что смещение открывало ему грандиозные перспективы. Фактически Шелепин был самым могущественным среди заговорщиков. Он крепко контролировал КГБ, кроме того, имел свою негласную партийную группировку "комсомольцев", в которой находились его былые сподвижники по ВЛКСМ. Смещение Хрущёва открывало ему путь к власти.

Бывший глава Украинской ССР. Был знаком с Никитой Сергеевичем ещё по работе в УССР и считался верным хрущёвцем. В своё время Подгорный сыграл немалую роль в решении вопроса о перезахоронении Сталина, однако после административной реформы Хрущёва резко к нему охладел. Кроме того, в 1963 году последний подверг его жёсткой критике за неурожай в УССР и снял с поста. Тем не менее, чтобы не обижать старого товарища, перевёл его в Москву и нашёл место в Секретариате ЦК.
Николай Подгорный играл в заговоре важную символическую роль. Он должен был обеспечить в нём участие украинской высшей номенклатуры, что стало бы особо сильным ударом для Хрущёва, ведь Украину он считал своей вотчиной и всегда пристально следил за ней, даже став первым секретарём.

В обмен на участие в заговоре Подгорному было обещано место председателя Президиума Верховного Совета.

Малиновский

Министр обороны. Нельзя сказать, что своей карьерой был обязан Хрущёву, поскольку маршалом стал ещё при Сталине. Тем не менее он немало сделал для него. В своё время после катастрофической Харьковской операции Сталин подумывал применить крутые меры к Малиновскому, но его отстоял Хрущёв, бывший членом военного совета фронта. Благодаря его заступничеству Малиновский отделался только лишь понижением в должности: из командующего фронтом он стал командующим армией.

В 1957 году после смещения опасного Жукова Хрущёв назначил давнего знакомого министром обороны. Однако всё это не помешало Родиону Малиновскому без особых колебаний присоединиться к заговору. Впрочем, его роль была не так уж велика: от него требовалось только обеспечить нейтралитет армии, то есть исключить попытки Хрущёва воспользоваться этим ресурсом для противодействия заговорщикам.

Игнатов

Николай Игнатов был одним из немногих людей, которым был обязан Хрущёв, а не они ему. За три месяца до смерти Сталина он вошёл в состав Секретариата ЦК и советского правительства, заняв должность министра заготовок, однако сразу после смерти вождя лишился всех постов и занимал руководящие должности в провинциальных обкомах.

Игнатов сыграл большую роль в спасении Хрущёва в 1957 году. Он был одним из членов ЦК, которые прорвались на заседание Президиума и потребовали созыва Пленума ЦК, благодаря чему удалось перехватить инициативу из рук Молотова, Маленкова и Кагановича. На Пленуме большинство было за Хрущёва, что и позволило ему остаться у власти, а "антипартийную группу" заговорщиков лишили всех постов и изгнали из КПСС.

В благодарность Хрущёв сделал Игнатова председателем Президиума ВС РСФСР и своим заместителем в Совете Министров. Тем не менее Игнатов стал активным участником заговора - во многом из-за своей амбициозности, склонности к интригам и закулисным манёврам.

Смещение Хрущёва

План свержения первого секретаря родился на охоте. Именно там ключевое ядро заговорщиков достигло согласия о необходимости смещения Хрущёва и активизации работы с номенклатурой.

Уже в сентябре 1964 года ядро заговорщиков было сформировано. Фактически все ключевые лица партии примкнули к заговору. В этих условиях привлечь на свою сторону остальную часть номенклатуры на случай необходимости созыва Пленума было уже делом техники.

План был прост. Президиум ЦК на специальном заседании подвергал Хрущёва суровой критике и требовал его отставки. Если он не соглашался, созывался Пленум ЦК, на котором Хрущёва опять подвергали жёсткой критике и требовали отставки. Этот сценарий полностью повторял события 1957 года, когда так называемая антипартийная группа из числа сталинской гвардии заручилась поддержкой большинства членов Президиума, но Пленум в тот раз отстоял Хрущёва. Теперь была проведена соответствующая подготовка, чтобы Пленум этого не сделал. На тот случай, если бы Хрущёв начал сопротивляться и отказался уходить, должен был быть зачитан доклад с убийственной критикой недостатков его правления.

Помимо резкой критики личных недостатков Хрущёва (начал дрейфовать в сторону культа личности, тянет одеяло на себя, крайне груб с подчинёнными) он содержал и критику политики Хрущёва (снижение темпов роста экономики, ухудшение ситуации в промышленности и сельском хозяйстве). К Хрущёву выдвигалось множество претензий, причём вплоть до того, что он отстаивал строительство пятиэтажек вместо больших высоток, что привело к снижению плотности застройки в городах и "удорожанию коммуникаций".
В самом конце доклада огромная его часть была посвящена реорганизации партии, потому как уровень жизни трудящихся и вопросы сельского хозяйства - это, конечно, интересно, но вот подкоп под партию - это святое. Это то, что каждый номенклатурщик буквально ощущал на себе и с чем не смог смириться. Тяжёлая артиллерия, после которой не согласных со смещением Хрущёва уже не могло быть. Подробно расписывалось, почему реорганизация партии грубо противоречит ленинским принципам и вызывает недовольство у всех партийных чинов ("люди не могут теперь нормально работать, они живут, так сказать, под страхом новых реорганизаций").

Однако заговор едва не сорвался. В сентябре Хрущёв получил информацию о подозрительных намерениях членов Президиума от шефа охраны одного из заговорщиков - Николая Игнатова. Однако Хрущёв на удивление безразлично отнёсся к этому факту и совершенно спокойно уехал в Абхазию на отдых. Только лишь попросил Микояна встретиться с ним и проверить информацию. Микоян просьбу шефа выполнил, впрочем, не развивая бурной деятельности. Вскоре он также уехал на отдых.

Отсутствием вождя воспользовались заговорщики, которые прорабатывали последние вопросы на закрытом заседании Президиума. Фактически они контролировали все рычаги. КГБ и армия подчинялись им, даже хрущёвская вотчина - Украина - тоже. И предыдущий первый секретарь местной компартии Подгорный, и действующий - Шелест, поддерживали заговорщиков. Хрущёву было просто не на кого опереться.

Теперь требовалось вызвать Хрущёва в Москву под предлогом срочного участия в заседании Президиума. Шелест вспоминал: "Решили, что позвонит Брежнев. И мы все присутствовали, когда Брежнев разговаривал с Хрущёвым. Страшно это было. Брежнев дрожал, заикался, у него посинели губы". Шелепин также свидетельствовал, что Брежнев долго "трусил позвонить". Впрочем, стоит отметить, что оба позднее были обижены на Брежнева и могли приукрасить факты в мемуарах.

Закрытое заседание Президиума состоялось 12 октября. А 13-го должен был прилететь из Пицунды Хрущёв. Прилетевшего в Москву Никиту Сергеевича не мог не насторожить тот факт, что его не приехал встречать никто из Президиума, только шеф КГБ Семичастный.

После прибытия первого секретаря все члены Президиума дружно подвергли жёсткой критике как его личные качества, так и политические ошибки и неудачи. Самое главное, что всё это происходило в соответствии с идеологическими установками самого Хрущёва. За три месяца до этих событий, в июле 1964 года, когда он снимал Брежнева с его поста, Хрущёв заявил: "Нам сейчас не завинчивать гайки надо, а надо показать силу социалистической демократии. При демократии, конечно, может быть всякое. Раз демократия, то и руководство может быть подвергнуто критике. И это надо понимать. Без критики нет демократии. Тогда раз сказал, значит, враг народа, тащи его в каталажку с судом или без суда. От этого мы ушли, это мы осудили. Поэтому, чтобы было более демократично, надо устранить препятствия: освободить одного и выдвинуть другого".

Именно в соответствии с этим заявлением и действовали заговорщики. Дескать, какой заговор, у нас социалистическая демократия, как вы сами и хотели, товарищ первый секретарь. Вы же сами говорили, что без критики нет демократии и даже руководство может быть подвергнуто критике.

Заговорщики били Хрущёва его же оружием, обвиняя в культе личности и нарушении ленинских принципов. Это были именно те обвинения, которые Хрущёв когда-то выдвигал в адрес Сталина.
Первый секретарь целый день слушал критику в свой адрес. Он особо не пытался возражать. Грубость с подчинёнными и несдержанность на слова он признавал, некоторые ошибки тоже. Разве что только партийную реформу с разделением обкомов и отменой райкомов пытался оспорить, понимая, что это, видимо, главная причина восстания номенклатуры.

На следующий день, 14 октября, заседание Президиума продолжилось, поскольку в один день все не уложились. Никто из прежних "верных хрущёвцев" не выступил в поддержку своего шефа. Все разбили его в пух и прах. На стороне Хрущёва оказался только Микоян, который был одним из немногих, кто вообще ничем не был ему обязан. Хитрый Микоян тоже присоединился к критике шефа, однако в конце оговорился, что считает нужным оставить Хрущёва в руководстве партии, но при этом лишить его части полномочий и поста председателя Совета Министров.

Наконец с последним словом выступил Хрущёв. Он верно оценил ситуацию и не стал бороться до конца. Он был уже далеко не молод, ему исполнилось 70, и он не стремился удержать власть любой ценой. К тому же он был искушён в аппаратных интригах и прекрасно понимал, что на этот раз его подловили, перехватив все рычаги, и сделать он ничего не сможет. А если будет упрямиться, то сделает себе же хуже. Чего доброго, ещё отправят под арест.

В последнем слове Хрущёв сказал: "Не прошу милости - вопрос решен. Я сказал товарищу Микояну: "Бороться не буду, основа одна". Зачем буду искать краски и мазать вас? И радуюсь: наконец партия выросла и может контролировать любого человека. Собрались и мажете г..ном, а я не могу возразить. Чувствовал, что я не справляюсь, а жизнь цепкая, зазнайство порождало. Выражаю согласие с предложением написать заявление с просьбой об освобождении".

В тот же вечер открылся внеочередной Пленум ЦК, на котором была согласована отставка Хрущёва. "В связи с состоянием здоровья и достижением преклонного возраста". Поскольку Хрущёв не стал сопротивляться, разгромный доклад решено было не озвучивать на Пленуме. Вместо этого с более мягкой речью выступил Суслов.

На этом же Пленуме было одобрено разделение должностей первого секретаря и председателя Совета Министров. Партию возглавил Брежнев, а главой правительства стал Косыгин.

Хрущёву сохранили дачу, квартиру, личный автомобиль и допуск в кремлёвскую столовую. На большее он и не претендовал. Для него большая политика закончилась. А вот для победителей всё только начиналось. Брежнев многими рассматривался в качестве временной и компромиссной фигуры. Он был не очень хорошо известен широким массам, к тому же производил обманчивое впечатление добродушного тюфяка, неискушённого в интригах. Большие амбиции были у Шелепина, сохранившего пост заместителя председателя Совмина и опиравшегося на своих "комсомольцев". Далеко идущие планы были и у бывшего руководителя УССР Подгорного, который был не прочь повторить путь Хрущёва. Укрепил своё влияние и проводил самостоятельную линию Косыгин. Всем им предстояла борьба за влияние. Но это уже другая история.

Напомним расклад высших должностей в СССР, сложившийся перед последним рывком Никиты Сергеевича к безграничной власти: Хрущев – Первый секретарь ЦК КПСС, Булганин – первый министр, Жуков – министр обороны, Ворошилов занимал чисто номинальную должность Президента. То есть формально страной руководил Хрущев, имея своего закадычного и безвольного друга Булганина на вторых ролях.

После XX съезда «старая гвардия» в лице Молотова и Кагановича была недовольна политикой десталинизации, проводимой Хрущевым. Они не желали дальнейшего очернения Сталина, опасаясь, что это окончательно подорвет престиж государственно-политической системы СССР. Далее, оппозиция была не согласна с теми мерами внешней и внутренней политики, которые проводил Хрущев. Никита Сергеевич был неуправляемым человеком; он зачастую принимал непродуманные и опрометчивые решения, очень часто допускал ошибки и промахи. Кроме того, он отличался самоуправством и откровенно пренебрегал законами.

К 1957 году противники Хрущева даже сумели привлечь на свою сторону премьер-министра Булганина. Также к ним примкнули Президент Ворошилов, члены Президиума ЦК Первухин, Сабуров и Шепилов. (Хрущев искренне считал Шепилова своим сторонником; ведь именно он, помимо Серова, помогал ему составлять доклад на XX съезде.) За их спиной маячила тень Маленкова, недовольного своим смещением с премьерского кресла. Помните его фразу «Я еще вернусь»? К «старой гвардии» принадлежал и Микоян, но на него, «премудрого пескаря», трудно было положиться.

С другой стороны, сам Хрущев хотел избавиться от «старой гвардии», так как для осуществления своих безумных прожектов и планов ему нужны были новые люди и полностью развязанные руки. Он понимал, что сосредоточить всю полноту власти в своих руках можно, только устранив конкурентов по сталинскому Политбюро. Этим Никита Сергеевич и стал заниматься: в 1955 году лишился премьерского кресла Маленков, а в 1956 году ему удалось снять с поста министра иностранных дел Молотова.

Взаимные претензии и страсти накалились к лету 1957 года, когда Хрущев выдвинул авантюристический и нереальный по выполнению лозунг: «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения в течение 3–4 лет». Короче, к лету 1957 года он сумел восстановить против себя большинство членов Президиума ЦК. В то же время оппозиционеры ратовали не только за изменение невежественной хрущевской политики, но и боролись за свои места; для Кагановича, Молотова и Маленкова не было секретом, что Хрущев хочет удалить их с кремлевского Олимпа.

Недовольство выкрутасами Хрущева в Кремле достигло пика, когда «коллективное руководство» решило вызвать на ковер зарвавшегося Никиту. Восемнадцатого июня 1957 года состоялось очередное заседание Президиума ЦК КПСС. На него всем скопом накинулись Ворошилов, Молотов, Каганович, Сабуров, Первухин, Булганин и Маленков. По сути, Хрущев остался в одиночестве. В первый же день заседания они нанесли Хрущеву сокрушительный удар: его решили снять с поста Первого секретаря и переместить на должность министра сельского хозяйства. Голоса разделись – 7:4. «Против» проголосовал сам Хрущев, Кириченко, Суслов и, конечно же, сверхосторожный Микоян. Хрущев скис. Казалось, дело было уже решено, но оппозиционеры рано праздновали победу. Уже в ходе первого заседания в Кремль проникли срочно созванные сторонники Хрущева и потребовали встречи с членами Президиума. Их доводы были такими: все важные партийные вопросы, в том числе перемены в руководстве КПСС, должны решаться не келейно, а на Пленуме. Все по уставу. Против такого довода не попрешь. В перерыве к Хрущеву подошел маршал Жуков, заявил, что в случае его смещения он будет апеллировать к армии. Хрущев кинулся к Жукову со словами: «Георгий, спасай! Я тебе этого никогда не забуду. Делай все, что считаешь нужным».

Жуков немедленно распорядился доставить на Пленум на военных самолетах всех членов ЦК с разных концов страны, а в случае непредвиденных ситуаций со стороны заговорщиков – выдвинуть к Москве танки. Первый секретарь Московского обкома партии Фурцева при помощи Брежнева и Игнатова организовала созыв Пленума. Пока члены ЦК съезжались и слетались на Пленум, противники Хрущева вошли в раж и поставили вопрос об упразднении поста Первого секретаря или назначении на него Молотова! Он ничего не знали ни о высказывании Жукова, ни о танках, двигавшихся к Москве, ни о самолетах, свозивших членов ЦК;

а Хрущеву, наоборот, обо всем докладывали ежечасно. Поэтому Хрущев стал вести себя самоуверенно. Пленум ЦК проходил целую неделю – с 22 по 29 июня. Однако произошло неожиданное. Дело в том, что почти все члены ЦК, секретари областных, краевых и республиканских комитетов партии были выдвиженцами Хрущева, которые были обязаны ему карьерным ростом, а потому не желали смещения «дорогого Никиты Сергеевича» с поста Первого. Когда Пленум открылся, первое слово было предоставлено Жукову, который выступил с такой обличительной речью против Маленкова, Молотова и Кагановича, что вопрос о смещении Хрущева отпал сам собой. Его поддержали видные военные чины и преобладающее большинство членов ЦК. Началось форменное «избиение младенцев». Любые доводы «старой гвардии» в обоснование своей позиции с ходу опровергались сторонниками Хрущева. Порой дело доходило до прямых оскорблений. Указанных товарищей объявили «антипартийной группой». К ним присовокупили еще и Шепилова за его высказывание на Пленуме: «Неграмотный человек не может править государством».

Ожесточенная схватка за власть закончилась их поражением. Осознав свою обреченность, «антипартийная группа и примкнувший к ним Шепилов» уже на Пленуме начала каяться.

В результате Георгия Маленкова сняли с поста министра электростанций, исключили из членов ЦК и отправили руководить электростанцией в городе Экибастуз. В 1961 году его отправили на пенсию и исключили из партии. Однако он пережил и Хрущева, и Брежнева; умер в 1988 году. В старости он стал церковным чтецом (!).

Хрущев не забыл, что тбилисские студенты настаивали на фигуре Молотова как главе КПСС, и стал жестко мстить ему. Вячеслава Молотова сместили с поста министра Госконтроля, который он занимал с 1956 года, вывели из состава Президиума ЦК и вообще из ЦК и направили послом в Монголию. В 1961 его исключили из КПСС, а в 1963 году отправили на пенсию. Только при Черненко, в 1984 году, он был восстановлен в партии, а в 1986 году умер на 97-м году жизни. По случаю его смерти в Албании был объявлен траур.

Лазарь Каганович тоже жестоко пострадал. В 1957 году он был министром промышленности стройматериалов, членом Президиума ЦК КПСС. Его сняли со всех постов и отправили на мелкую хозяйственную должность. В 1961 году на XXII съезде партии, когда случился второй всплеск антисталинской истерии, так же как и Молотова с Маленковым, его исключили из партии и отправили на пенсию. В КПСС его так и не восстановили. Умер в 1991 году в возрасте 97 лет.

Человек с самой длинной фамилией «ипримкнувшийкнимШепилов», занимавший пост министра иностранных дел, в 1957 году был освобожден от всех партийных и государственных должностей и отправлен подальше от Москвы руководить Институтом экономики Киргизской ССР. В 1962 году был также исключен из партии, но в 1976 году сумел восстановиться. Умер в 1995 году в возрасте 90 лет.

Раскаявшийся Ворошилов был оставлен до поры до времени на месте Председателя Президиума Верховного Совета СССР и лишь подвергся критике.

Самая занятная история произошла с маршалом Жуковым, который дважды спасал Хрущева: сначала – от Берии в 1953 году, а потом – от «антипартийной группы» в 1957 году. Хрущев его действительно «не забыл». Причем он сделал это неимоверно подло. В октябре 1957 года Хрущев отправил Жукова в Югославию налаживать отношения с Тито, разорванные еще при Сталине. При этом ему было предписано плыть туда на крейсере (морем добираться дольше), а не лететь самолетом. Как только Хрущеву доложили, что военный корабль с Жуковым на борту вышел из Севастополя, он тут же собрал Президиум ЦК, на котором накинулся на отсутствующего маршала с обвинениями в нарушении партийной дисциплины, узурпации власти в войсках, бонапартизме, насаживании в армии культа своей личности и принижении роли партийно-политической работы. Слухи о том, что в Москве что-то против него затевается, дошли до Жукова, и он тут же вылетел в Москву. В столице «маршала Победы» сразу же вызвали на ковер в Кремль. Там над ним учинили настоящую расправу, смысл которой прояснил Микоян: «Мы боимся Жукова!» Так Жукову аукнулась фраза, сказанная им на июньском Пленуме, о том, что в случае снятия Хрущева с поста первого секретаря он обратится к армии. Партийные вельможи теперь боялись неуправляемого Жукова, ведь в его подчинении была самая крупная силовая структура в мире. А вдруг он взбрыкнет? Авторитет Жукова в армии действительно был огромным, и по его приказу, а не по приказу какого-то там Хрущева, ни один танк с места не двинулся бы. В итоге в октябре 1957 года Жукова вывели из состава ЦК и уволили с поста министра обороны, а в марте 1958 года вообще отправили в отставку. Верна поговорка: предают только свои; два раза спасал Хрущева от расправы, а теперь Хрущев предал его. Как говорят знающие люди, политика – неимоверно грязное дело, в котором есть место всему, в том числе и предательству.

1957 год прошел для Хрущева успешно: он избавился от «старой гвардии», которая мешала ему проводить «реформы», и устранил угрозу со стороны Жукова. Теперь он мог развернуться вовсю, но для полной радости ему не хватало должности премьер-министра. Как мы помним, этот пост занимал Булганин, примкнувший к «антипартийной группе». Расправляться с ним Хрущев не спешил: полномочия Булганина и так истекали в марте 1958 года, да и по своему характеру он не был самостоятельной фигурой. На мартовской сессии Верховного Совета Ворошилов предложил назначить первым министром Хрущева. Булганина вывели из состава Президиума ЦК, переместили руководить сначала Госбанком, потом отправили в Ставрополь руководить местным совнархозом. При этом его лишили маршальского звания, а в 1960 году вообще отправили на пенсию. Вот так был выведен из игры еще один подельник Хрущева.

Так Хрущев совершил третий дворцовый переворот, окончательно утвердившись у власти только через 5 лет после смерти Сталина. Ох и хитер был мужик!

После этого у Хрущева совсем отказали тормоза. Впавший в раж «реформатор» делал, что хотел. Одни меры, не успев дать результат, лихорадочно сменялись другими: ломка системы управления народным хозяйством, кукурузная кампания, обобществление личного скота колхозников и огородов, Карибский кризис, Суэцкий кризис, возведение Берлинской стены, антихристианская кампания и многое другое – все это негативно сказалось на стране.

Развенчав культ личности Сталина, он тут же начал лепить свой: его портреты в газетах стали появляться чаще, чем когда-то портреты Вождя. А уж славословий в его адрес было хоть отбавляй.

Либеральная интеллигенция хрущевские времена назвала «оттепелью», но какая уж там оттепель! В конце 1950-х годов он возмутился, что в СССР не сажают за политику и инакомыслие. В результате только за один 1958 год за инакомыслие (в основном за несогласие с политикой Хрущева) было репрессировано 1416 человек, то есть почти столько же, сколько за последние 9 лет: с 1949 по 1957 год! Вот вам и «тиран» Сталин и «демократ» Хрущев! А в остальные годы «великого» хрущевского десятилетия сколько народу было посажено? Об этом история умалчивает, но мы думаем, что не меньше.

Появилось поколение «шестидесятников», прикормленное Хрущевым и восхваляющее его в стихах и прозе. Среди них был и иудушка Евгений Евтушенко (Евгений Гангнус; мать сменила его фамилию на свою только тогда, когда ему исполнилось 12 лет). В 1952 году он опубликовал пару стишков о великом Сталине и о «врачах-убийцах», за что немедленно (в 20 лет!) был принят в Союз писателей (минуя кандидатский стаж) и стал, даже не имея аттестата зрелости, студентом Литературного института. После 1956 года, когда подули новые ветры, он тут же переменил тему – стал писать мерзкие вирши о Сталине. Политический перевертыш, что тут сказать. Остальные были не лучше, например литературный «власовец» Солженицын, писавший низкопоклонные письма Хрущеву.

Именно при Хрущеве из-за перекосов в экономике появились первые «цеховики», первые подпольные миллионеры и, конечно, бандиты, их грабившие (не пойдут же они жаловаться в милицию!). Появились стиляги, фарцовщики, валютчики и всякая другая нечисть. Выпущенные из лагерей «политические» по своей давней привычке стали мутить воду.

Интересны в этом плане нынешние сочинения американских студентов, описывающих эпоху Хрущева: «Ментально говоря, Россия должна была изобрести себя заново. Хрущев критиковал Сталина за прегрешения вроде убийства кулаков. Это привело к внедрению многих западных идей в России, как, например, использованию стриптизерш в клубах». Прямо в цель! Ура, парень, ты правильно понял: по большому счету, именно из-за критики Сталина у нас появились стриптизерши в клубах!

Я еще застал хрущевские времена. На Украине, житнице СССР, не хватало хлеба. Нет, хлеб был, но из-за дурацкой хозяйственной политики Хрущева он не доходил до потребителя. Моя мама уходила на работу в сельский детсад к 7 часам утра. Перед этим она будила нас со старшей сестрой и вела ставить в очередь за хлебом, которую занимали к приезду автолавки из города. Когда она приходила в 11 часов на обед, наша очередь только-только подходила. Почему я это помню, ведь мне было лет пять – шесть? А потому, что страшно хотелось спать – мама-то будила нас рано. И еще я помню тот хрущевский хлеб: тяжелый, сырой, темный, с добавками каких-то не то отрубей, не то жмыхов. Наверное, он был сравним только с ленинградским блокадным хлебушком. Почему так случилось? Потому что Хрущ (иначе его на Украине не называли; хрущ, если кто не знает, – это жук-вредитель) запретил иметь свои пекарни в селах и выпекать хлеб самим. Он считал, что так будет меньше расходоваться пшеницы. В городах даже ввели талоны на муку. К этому надо прибавить еще и то, что у селян отобрали огороды (чтобы увеличить размеры посевных площадей в стране) и обобществили домашний скот (у нас были козы; я был вспоен козьим молоком). Домашнюю скотину выкупали у селян по смешным ценам, чтобы одним махом увеличить поголовье скота (надо же было догнать и перегнать Америку!). В результате крестьяне резали скот, чтобы его не отобрали за бесценок. А еще обложили налогом каждое плодовое дерево или куст в палисаднике (чтобы не платить, колхозники их просто вырубали). Таким образом, картина получается полная: на селе – ни хлеба, ни мяса с молоком, ни картошки с огурцом. Вот так хозяйствовал Никита Сергеевич! А еще хвастался: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» – и обещал построить его к 1980 году.

Как пишут нынешние историки, при Хрущеве «благосостояние большинства советских людей оставляло желать лучшего». Еще бы! Старики вспоминали: мы никогда не жили так лучше, как до войны.

Еще один штрих: когда я назвал своего сына Никитой, моя украинская родня была категорически против этого имени, ассоциируя его с Хрущевым.

В начале 60-х гг. вновь осложнилось положение в сельском хозяйстве. Ликвидация сталинской репрессивной системы вызвала разложение колхозного строя. А начавшаяся выдача паспортов колхозникам позволила им бежать от голода и нищеты в города. В результате темпы роста сельскохозяйственного производства за 1959–1964 гг. снизились в 5 раз по сравнению с 1953–1958 гг.

Половину распаханных в Казахстане земель поразила эрозия почвы. В 1962 г. за счет сокращение посевов зерновых культур кукурузой было засеяно 37 млн. гектаров. Вызреть кукуруза смогла лишь на 7 млн. К тому же урожай 1962 г. выдался плохим. Чтобы сократить потребность населения в продовольствии, власти в 1962 г. подняли цены на мясо на 30%, на молочные продукты – на 25%. В 1962–1963 гг. в большинстве городов и рабочих поселков были введены карточки. В 1963 г. впервые в истории страны, правительство, во избежание голода, закупило за границей 12 млн. т. зерна.

Недовольство Н.С. Хрущевым в высших партийно-государственных кругах возникло в 1963 г. Тоталитарная система требовала концентрации власти в одних руках и давала такую возможность. Но после смерти И.В. Сталина прошло десять лет и сформировалось новая номенклатура, которую активный и властный Н.С. Хрущев раздражал. Весной 1964 г. начал готовиться заговор, который и был осуществлен в октябре по всем правилам конспирации: членов ЦК, близких к Н.С. Хрущеву, предварительно отправили в заграничные командировки, организаторы заговора заранее обеспечили себе поддержку КГБ и Министерства обороны. Необходимость заговора возникла потому, что партийно-государственное руководство еще не научилось жить в условиях демократии: все, что поставили Н.С. Хрущеву в вину, можно было бы обсудить спокойно и открыто, но механизм принятия решений со времен смерти И.В. Сталина изменился лишь частично.

14 октября 1964 г. состоялся пленум ЦК КПСС. В прочитанном на нем докладе скрупулезно были перечислены все промахи руководителя партии и государства вплоть до участия в репрессиях 30-х гг. Н.С. Хрущев был снят со всех должностей и отправлен на пенсию. Это известие не вызвало у советских людей не радости, ни возмущения. Ни одного выступления в его защиту не было.

Итак, в течение второй половины 50-х – начале 60-х гг. в обществе происходили определенные подвижки: были несколько расширены полномочия союзных республик (в сфере образования, управления местной промышленностью, правотворчества), восстановлено большинство форм участия населения в делах государства, (товарищеские суды, институт общественных обвинителей и защитников, общественных следователей, народные дружины по охране общественного порядка).

Политические отношения трансформировались в минимальной степени, и то лишь в результате противостояния групп, которые обвиняли друг друга в нежелании «восстановить ленинские нормы внутрипартийных отношений». К принципиальным изменениям в государственном механизме, в отношениях между властью и обществом никто из руководителей страны не стремился.

Алексей Иванович Аджубей (9 января 1924, Самарканд — 19 марта 1993, Москва) — советский журналист, публицист, главный редактор газет «Комсомольская правда» (1957—1959) и «Известия» (1959—1964). Депутат Верховного Совета СССР, член ЦК КПСС. Зять Никиты Сергеевича Хрущёва. Ниже приведен фрагмент из его книги «Те десять лет» (1989).

Дмитрий Бальтерманц. Никита Хрущев в последний раз на трибуне Мавзолея. 1 мая 1964

"На Пицунде отпуск Хрущева носил условный характер. Он сразу же побывал в птицеводческом совхозе, принял японских, а затем пакистанских парламентариев, послал приветствие участникам XVIII Олимпийских игр в Японии, разговаривал по телефону с космонавтами В. Комаровым, К Феоктистовым, Б. Егоровым. Затем встретился с государственным министром Франции по вопросам ядерных исследований. Если учесть, что на все это ушло чуть больше недели, не скажешь, что Никита Сергеевич часто бывал на солнце, у моря или что в душу ему закрадывалось недоброе предчувствие. Меня часто спрашивают: неужели Хрущев не знал, что идет подготовка к его смещению? Отвечаю: знал. Знал, что один руководящий товарищ, разъезжая по областям, прямо заявляет: надо снимать Хрущева. Улетая на Пицунду, сказал провожавшему его Подгорному: «Вызовите Игнатова, что он там болтает? Что это за интриги? Когда вернусь, надо будет все это выяснить». С тем и уехал. Не такой была его натура, чтобы принять всерьез странные вояжи и разговоры Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР Н.Г. Игнатова и тем более думать о том, что ведет их Игнатов не по своей инициативе.

А затем 13 октября последовал телефонный звонок, который сам Хрущев позже назвал «прямо истерическим». Требовали его немедленного возвращения в Москву в связи с острейшими разногласиями в руководстве. Насколько я знаю, звонил Суслов. Догадался ли Хрущев, в чем истинная причина вызова? Сын Никиты Сергеевича отдыхал вместе с отцом. Еще до отлета на Пицунду он рассказал отцу о разговоре с охранником Игнатова — Галюковым, который с высокой степенью ответственности раскрыл весь механизм заговора против Хрущева, назвал фамилии его активных участников. Этот человек шел на большой риск, но честность, уважение к Хрущеву превысили чувство страха. Микоян в Москве встречался с Галюковым. Сергей по поручению Анастаса Ивановича сделал запись этой беседы, но так и осталось неизвестным, заострил ли Микоян внимание Хрущева на всех этих странных событиях, придал ли им сам роковое значение?

Сергей, естественно, нервничал. Неожиданно он оказался в центре политических интриг, которым суждено было так переменить ход времени. Ни отец, ни Микоян не посвящали его в свои беседы на Пицунде. Когда Хрущеву позвонили из Москвы, ему стало ясно, что сговор идет к финалу. Он выглядел, как рассказывал сын, усталым и безразличным. Произнес: «Я бороться не буду». А Микоян? Он вылетел в Москву вместе с Хрущевым. Быть может, он тоже не собирался бороться, понял, что это безнадежно? Анастас Иванович защищал Никиту Сергеевича на заседании Президиума ЦК как мог и до конца. Оба они, Хрущев и Микоян, были уже старыми людьми, и как знать, не иссяк ли запас пороха в их пороховницах. Микоян недолго продержался на посту Председателя Президиума Верховного Совета СССР, в 1965 году сам ушел в отставку. Какое-то время его терпели еще в качестве члена Президиума Верховного Совета, оставили кабинет в Кремле, приглашали на трибуну Мавзолея в дни праздников, а потом перестали заботиться о «декоруме». В юбилей 60-летия Октябрьской революции его даже не пригласили на торжественное заседание. Через год, в 1978 году, А.И. Микоян скончался.

На аэродроме в Москве Хрущева и Микояна встречал только председатель КГБ В.Е. Семичастный. Они сразу же направились на заседание Президиума ЦК. 14 октября состоялся Пленум ЦК, на котором Хрущев не выступал. Сидел молча, опустив голову. Для него этот короткий час был, конечно, страшной, непередаваемой пыткой. Но дома он держался ровно. Анастас Иванович Микоян жил на Ленинских горах, в одном из правительственных особняков по соседству с Никитой Сергеевичем. Они возвращались вместе с тех заседаний Президиума ЦК, на которых велась речь о смещении Хрущева. Я приезжал в дом к Никите Сергеевичу в ту пору. Он уходил к себе молча. Перед Пленумом ЦК он сказал: «Они сговорились». Хрущев с чистой совестью мог сказать, что «оставляет дела в государстве в большем порядке, чем они были, когда он их принял».

Мысль эта принадлежит не мне, а Марку Френкланду, одному из тех западных советологов, которые пытаются разобраться в том, чем было для Советского Союза «десятилетие Хрущева» (цитирую по «Политической биографии Хрущева», написанной Р. Медведевым). Мнения на этот счет с «чужого берега» разнообразны и любопытны. В начале 1988 года я встретился с американским профессором Таубменом. Он связывает и сопоставляет деятельность Хрущева, Кеннеди, Иоанна XXIII, считая, что каждый из них хотел изменить мир к лучшему, начал действовать в этом направлении сообразно своим убеждениям, но они многого не успели сделать. В этом утверждении — только часть ответа на вопрос, почему мой американский собеседник соединил в разговоре эти три имени. Наверное, истина лежит глубже, и, быть может, мы до сих пор не осознали не только ее локальную, но и общечеловеческую сущность. «Обратите внимание,— говорил Таубмен,— на Западе эпохой Хрущева интересуются люди эпохи Кеннеди». Присоединяясь к размышлениям профессора, я тоже считаю себя не только «человеком Хрущева», а точнее сказать, XX съезда, но и приверженцем, если это выражение возможно, той политики, которую вырабатывал и мечтал претворить в жизнь президент Кеннеди. Я даже слышал такое утверждение: «Если бы Кеннеди не убили, не удалось бы сместить Хрущева...» Но это из области предположений. <...>

Когда речь идет о политическом деятеле, эмоциональные оценки часто бывают субъективными. Однако я все же приведу еще несколько десятков строк о Хрущеве, написанных в пору, когда он был уже на пенсии. Их автор — итальянский журналист Джузеппе Боффа, бывший корреспондент газеты «Унита» в Москве. (Теперь он сенатор, директор Института международных исследований.) «Наслоения заимствований из прошлого опыта развития Советского Союза приводили к тому, что для манеры мышления Хрущева был характерен явный эклектизм в том смысле, что различные моменты этого исторического опыта складывались в его суждениях в причудливые комбинации, не будучи подвергнуты отбору зрелого осмысления, который характерен для подлинной культуры мысли. Одна черта поражала многих, кто близко знал этого человека: в его культуре сочетались и чередовались озарения острой и могучей мысли и тяжелые пробелы невежества, элементарные, упрощенные представления и способность к тончайшему психологическому и политическому анализу...»

Возвращая миллионам невиновных уважение общества, развенчивая культ Сталина, отвергая террор и репрессии как метод управления делами государства, не только Хрущев, но и широкий круг лиц не поднялись до понимания более сложной истины: гигантскими усилиями народы нашей страны выстраивали общество, из которого при всех его бесспорных достижениях исчезал ленинский завет: для социализма превыше всего — человек! Не противоречит ли сказанное тому, с чего я начал свои заметки, и как быть с тем оптимизмом, которым окрашивалась деятельность многих послевоенных поколений советских людей? Или здесь нет никакого противоречия, а просто исчерпал себя «оптимизм неведения»?
Последние слова в адрес Хрущева на октябрьском Пленуме ЦК в 1964 году произнес Брежнев. Не без пафоса закончил он короткое заседание, как бы резюмируя выступление Суслова. Вот, мол, Хрущев развенчал культ Сталина после его смерти, а мы развенчиваем культ Хрущева при его жизни. Ну что ж, Брежнев был прав. С культом Хрущева покончили. Думаю, Хрущев никогда не согласился бы на ту роль, какую готовили теоретики застойного периода самому Брежневу.

В эпоху «развитого социализма» все больший вес приобретал человек, которого называли «серым кардиналом». Теперь о нем почти не вспоминают. Как нельзя все списывать на Хрущева, так нельзя все валить на Брежнева. Суслов любил держаться в тени. Не двигала ли эта тень своего «хозяина»? Мне не раз приходилось встречаться с этим человеком, но я не могу утверждать, что знал его хорошо. Сказанное скорее штрих к портрету высокопоставленного партийного функционера. Высокий, худой, с впалыми, часто небритыми щеками, он ходил или стоял чуть пригнувшись, так как Сталин, Хрущев, да и другие партийные вожди были низкорослыми. Некое небрежение в одежде, особенно в будни, серый цвет лица, редкая улыбка и отсутствие благодушия во взгляде делали его похожим на семинариста, как их рисовали классики русской литературы,— не хватало только хлебных крошек и пепла на лацканах пиджака. Даже в пору абсолютной моды на френч и гимнастерку Суслов носил цивильный костюм. Михаил Андреевич считался партийным интеллектуалом и не хотел связывать свой облик с военными чертами. (Исключение составили только годы войны.) Он умело пользовался эвфемизмами и даже врагов и отступников громил стертыми штампованными фразами, уберегая себя от волнений, ибо из-за слабого здоровья ценил жизнь превыше всего.

Деревенский паренек Суслов рано, в самые первые послереволюционные годы обнаружил две страсти — к учению и участию в контрольных органах. Окончил престижный в ту пору институт народного хозяйства имени Плеханова. Стал лектором. В 1931 году он оставил преподавательскую деятельность в институте Красной профессуры и МГУ и начал трудиться в Центральной контрольной комиссии ВКП(б) и Наркомате рабоче-крестьянской инспекции. Вот тут-то и пригодились главные черты его натуры, жесткость к людям, маскируемая как презрение к вероотступникам. <...>

Уже при Сталине Суслов завоевывает надежные позиции в ЦК. Смерть Жданова летом 1948 года освобождала ему место в рядах теоретиков-пропагандистов сталинского учения. Таким он и оставался практически всю жизнь, меняя, как хамелеон, свою окраску, сообразно ситуациям и единственному принципу: быть наверху, в тех партийных эшелонах, куда удалось ему подняться ценой больших усилий, в результате сложной вереницы заранее рассчитанных ходов. После смерти Сталина Суслов временно уходит в тень, не выказывая своих амбиций, довольствуется лишь присутствием на сцене. Молотов, Маленков, Ворошилов, Каганович, Микоян, Хрущев, занятые своими судьбами, как бы теряют его из вида, оставляя в одиночестве. Но Суслов знает, что даже гордое одиночество, по сути, смертельно для его карьеры. Он делает ставку на Хрущева, активно проявляет себя в качестве независимого и принципиального сторонника обновления. Любовь и преданность Сталину, если и не забыты, то в данный момент отложены, закамуфлированы. Голос Суслова — критика сталинского произвола — звучит на XX съезде партии. Он твердо ориентирован на поддержку коллегиальности, критический анализ прошлого и т. д. Мало кто догадывается, что все эти политические демарши — по сути, удушение в себе самых дорогих привязанностей, да и только ли Суслову приходилось это делать?!

Хрущев, нуждавшийся в ученом-толкователе, однако, проникается симпатией не к Суслову, а к более образованному и обаятельному профессору Шепилову, но тот предательски неожиданно примыкает к «семерке» просталинистов, пытавшихся в июне 1957 года свалить Хрущева. Суслов и здесь оказывается в выигрыше — уход Шепилова делает его положение в Президиуме и Секретариате ЦК более надежным. Суслов интуитивно чувствует, что при Хрущеве необходимо держаться осторожно, проводить угодные аппарату решения без излишнего шума и огласки, никак не претендовать на равноправие при обсуждении идеологических проблем. Когда Хрущев начал готовиться к XXII съезду КПСС и на повестку дня встал вопрос о новой Программе партии, Суслов не выставил себя в качестве главного советчика Хрущева, давая возможность Первому секретарю партии прежде всего выразить собственные взгляды. <...>

Суслова раздражали (если не более) новые мысли Хрущева, но он вынужденно мирился с «необразованностью» первого лица, уступая ему и по мере сил подправляя сказанное Хрущевым в духе «вечных истин». Хрущев раздражался, видя, как его соображения тонут в потоках прежних стереотипов, и резко критиковал Суслова за талмудизм и начетничество. Суслов мирился, уходил в себя и копил неприязнь к Хрущеву. Он предпочитал держаться подальше от Хрущева, заниматься рутинными идеологическими вопросами, которые чаще всего не доходили до Хрущева. И все-таки Хрущев нуждался в Суслове. В особенности, когда речь шла о международном коммунистическом и рабочем движении, о разногласиях, возникших с Китайской компартией, компартией Албании и в ряде других случаев. «Непреклонность» Суслова олицетворяла верность КПСС ленинскому учению, а кроме того, волею обстоятельств Суслов был единственным в Президиуме ЦК специалистом по марксизму-ленинизму, Ю. В. Андропов, Л. Ф. Ильичев и Б. Н. Пономарев стали секретарями ЦК только после XXII съезда КПСС и еще не набрали формы для активного противодействия Суслову. Выдвигая этих людей в секретариат ЦК, Хрущев со временем предполагал, конечно, порушить монопольное положение партийного идеолога.

Не знаю, насколько точным оказался выбор Хрущева. В этой «тройке» лишь Ю. В. Андропов пользовался, бесспорно, активной поддержкой Никиты Сергеевича. Разочарование Хрущева вызвало, например, поспешное «самовыдвижение» Ильичева и Пономарева в число академиков. Хрущев бушевал, считал это использованием служебного положения (секретари ЦК ставят академиков перед проблемой «лояльности») и, конечно, догадывался, что сие произошло под «прикрытием» его имени. Не могли же послушные ученые мужи предполагать, что никакого обсуждения этого выдвижения с Хрущевым не происходило. Хрущев даже ставил вопрос о лишении академической неприкосновенности Ильичева и Пономарева, но потом смирился, не хотел ставить того и другого в неловкое положение. Тем более что оба верой и правдой служили самому Хрущеву. В кулуарах ЦК избрание новых академиков тоже вызвало волну критических высказываний, здесь особенно горячился А. Н. Шелепин, человек строгих служебных и человеческих правил. Погоня за учеными званиями была пресечена распоряжением о том, что сотрудники аппарата не имеют права выставлять свои кандидатуры для защиты докторских, кандидатских диссертаций, равно как не имеют права занимать без соответствующих согласований общественные должности в составе различных правлений, обществ, редколлегий и т. д.

Среди «вольностей», которыми одарил Брежнев сотрудников аппарата, было снятие данного запрета. «Бум» защиты докторских, кандидатских диссертаций проник буквально во все отделы не только ЦК, но и местных партийных комитетов — от республиканских до районных. В конце 60-х годов из многих моих прежних знакомых лишь единицы не обладали «корочками» докторских дипломов. Докторами наук становились, конечно, и заслуживающие этого ученого звания люди, но подавляющее большинство, как говорится, спешили «урвать» и от научного «пирога». Доктором наук стал заведующий отделом пропаганды В. И. Степаков, снятый вскоре за включение в тезисы к 100-летию со дня рождения Ленина цитату Бернштейна, приписав ее Ленину. Его докторская диссертация была посвящена проблемам пропаганды марксизма-ленинизма в условиях развитого социализма (?!). Трагикомическая история разыгралась с избранием в Академию наук заведующего отделом наук ЦК Трапезникова, давнего друга Брежнева. Под сильным нажимом, с третьей или четвертой попытки Трапезникову удалось пробиться в члены-корреспонденты. Следующий шаг в полные академики давался с еще большим трудом. Старейшие члены академии и слышать не хотели о допущении его в свое научное братство. Специально к собранию академии, на котором решался этот вопрос, выпустили книгу Трапезникова, посвященную проблемам организации сельскохозяйственного производства. (Отпал довод его противников, где писаные труды.) И все-таки президент АН А. П. Александров не мог гарантировать своему патрону по ЦК стопроцентный успех. Старый, заслуженный ученый, не обладавший, к сожалению, никакой волей к защите достоинства академии, собрал своих наиболее влиятельных коллег и обратился к ним с просьбой-обещанием, которая звучала примерно так: «Если мы изберем Трапезникова в академики, он обязуется уйти на пенсию с поста заведующего отделом науки, что само по себе важнее, чем его пассивное присутствие в наших рядах».

Трапезников не был избран академиком и не ушел из ЦК. Только ли амбиции двигали этими людьми? Отнюдь. Обеспечивалась надежность тыла. При любых смещениях звания доктора наук, а тем более члена академии предполагали получение более престижной должности. В Москве шутили, что таким нехитрым способом аппарат ЦК стал реальным носителем научно-технического прогресса. Процент докторов наук в иных отделах превышал соответствующий показатель в научно-исследовательских институтах.

Надо сказать, что сам Суслов был чужд подобных поползновений. В том образе аскета, который он умело создавал сам и который создавался вокруг его имени, данное обстоятельство играло известную роль. Показной аскетизм Михаила Андреевича, скромность его семейного быта и т. д. имеют под собой весьма условное обоснование. «Неброскость» поведения, замкнутость, нелюбовь бывать на людях, в общественных местах, например в театрах, на выставках, расценивалась как сверхзанятость, суровость и т. д. Однажды Суслов посетил Париж, присутствовал на съезде Французской компартии, в свободный день ему предложили посетить Лувр. Он отказался — его это не интересовало. На всех заседаниях, где мне приходилось видеть Суслова, он всегда что-то писал, практически не обращая внимания на ораторов. По ходу заседания к нему непрерывно подходили помощники, склоняли головы, вручали папки с бумагами, забирали те, что просмотрены. Из месяца в месяц, из года в год создавался образ великого труженика. Неверным было бы утверждать, что это надуманная мизансцена. Суслов, бесспорно, верил в надобность того, что выходило из-под его пера, как верят в это графоманы.

Все это смешивалось с личным желанием рисоваться в общественном мнении, в том числе и среди своих коллег, человеком единой страсти — служения идеалам коммунизма. При всем этом Суслов умело пользовался всеми привилегиями лица его положения, и не только сам, но и его семья, ничем не отличавшаяся от всех других в данном ранге. Все разговоры о том, что с утра и до вечера Суслов ел только овсяную кашу, более чем наивны. В брежневские годы, особенно в середине 70-х годов, когда Суслов завоевал полное расположение хозяина, почувствовал его зависимость от себя, Суслов чуть приоткрылся. Стал вальяжнее. Как и Брежнев, безумно полюбил хоккей и не пропускал с внуком главных хоккейных представлений.

Важны, однако, не эти аксессуарные подробности. Какова природа, стержень натур, подобных Суслову? В чем успех их долгих карьер? Обычно такие люди говорят и считают, что они служат не тому или иному патрону (Сталину, Хрущеву, Брежневу), а партии. Сразу после XXII съезда КПСС Хрущев хотел перевести Суслова из ЦК на должность Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Он советовался на этот счет с Микояном, Косыгиным, Брежневым. Разговор они вели в воскресный день на даче и не стеснялись моего присутствия. Поручили Брежневу высказать Суслову по телефону это предложение. Брежнев вернулся и доложил, что Суслов впал в истерику, умоляя не трогать его, иначе он предпочтет уйти в отставку. Хрущев не настаивал. Кадровые перемещения на таком уровне отнюдь не просты и нелепо считать, будто одного слова первого лица достаточно, чтобы изменить положение человека. Формально пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР был не меньший, чем у секретаря ЦК, но Суслов понимал, что в данном случае облегчалась бы возможность отстранения его от большой политики. Раздражение Хрущева по отношению к Суслову нарастало. Я уже рассказывал о гневе Никиты Сергеевича по поводу сусловских предложений о кинематографе и том решении, которое на этот счет готовилось Сусловым. Хрущев считал, что Суслов просто «не тянет», недостаточно энергичен, разворотлив. Тот «кинематографический» эпизод вылился в очередную кадровую чехарду. Хрущев потребовал, чтобы председатель Госкино (им в ту пору был А. В. Романов) стал одновременно и заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК. По мнению Хрущева, это обеспечивало бы большую долю партийной ответственности.

Идеологические неурядицы, неуправляемость событий в писательских, художнических кругах, в театре и музыке нервировали Хрущева, а гнев сыпался на голову Суслова. «Нам приходится заниматься поросятами и удоями, работой промышленности, а ваша беспомощность заставляет нас влезать в идеологические дела»,— раздраженно выговаривал он Суслову. Ужас состоял в том, что Суслов хотел вроде бы того же самого, чего добивался от него Хрущев,— «завинчивания гаек». Михаил Андреевич с удовольствием соорудил бы новые варианты ждановских постановлений ЦК о литературе, музыке, живописи, но никак не мог выработать приемлемый для Хрущева вариант. Думаю, что и сам Хрущев не смог бы сформулировать точно, чего же он хочет во взаимоотношениях с творческой интеллигенцией. Эта нервозность, растерянность и привела Хрущева к ссоре с интеллигенцией, а Суслова — в ряды его злейших врагов.

Даже в преклонные годы Хрущев был наивен, не принимал в расчет аппаратных игр. Ему и в голову не пришло, что Суслов только потому «примкнул» к Хрущеву, что знал выбор «семерки» просталинистов. Они предпочли взять себе в идеологи Шепилова. В характере Суслова были черты, делавшие его злопамятным по отношению к людям. Решив что-то, он не считался ни с какими доводами. Фрондой считал любое проявление инакомыслия. Разглядывая холодными глазами собеседника, который ему что-то объяснял или возражал, Суслов быстрым движением языка облизывал постоянно пересыхающие губы и бросал непререкаемое. Так, о фильме Э. Климова «Агония» Суслов после просмотра сказал всего несколько слов: «Нечего копаться в грязном белье царской фамилии», и все. Таким же манером он не принял еще десяток фильмов, и они легли в «могильник» Госкино.

Суслов знал, что роман Солженицына «Один день Ивана Денисовича» представил на суд Хрущева его помощник Владимир Семенович Лебедев, что Лебедев согласовывал с Хрущевым и ряд других «неугодных» публикаций — книгу Э. Казакевича «Синяя тетрадь», поэму Твардовского «Теркин на том свете» и ряд других. После смещения Хрущева Лебедева изгнали из аппарата ЦК, направили на самую маленькую редакторскую должность в Политиздат и целым рядом придирок довели больного человека до печального конца. Не знаю уж, что остановило Суслова, требовавшего высылки всей моей семьи из Москвы. В отделе пропаганды ЦК, куда меня вызывали в течение многих недель и запугивали страшными карами, если я откажусь, отчетливо чувствовался «приказ Суслова». Но я все-таки отказался. Полвека этот человек подвизался в верхних и самых верхних эшелонах партийной власти. Конец жизни ему выдался тяжкий.

Перед самой смертью, скоротечной и для многих неожиданной, по-видимому, произошла крупная ссора с Брежневым. Так, во всяком случае, говорили в Москве весьма осведомленные люди. Какому-то кругу лиц необходимо было убрать с политической арены Суслова еще до возможной кончины тяжко больного Генерального секретаря. Эта группа лиц предполагала, что Суслов вполне может оказаться преемником на высоком посту, ведь за ним шла слава старейшего и опытнейшего руководителя, теоретика, он импонировал многим партийным функционерам. Суслов не стал ожидать крупного разговорa на Президиуме ЦК и сам уехал в больницу на диспансеризацию. Не пережив стрессовой ситуации — скончался.

И во время освобождения Хрущева, и после давалось немало заверений в необходимости улучшения руководства делами страны, восстановления коллегиальности. Эти заверения были восприняты с надеждой. Однако становилось все яснее, насколько расходятся слова и дела. По сути, взяли реванш те силы, которые хотели спокойствия, благополучия, «надежного» вождя — защитника интересов бюрократической группы лиц, все больше удалявшейся от народа.

Смещение Хрущева с высоких партийных и государственных постов хоть и было для многих громом среди ясного неба, однако большого сожаления не вызвало. Это событие нашло необычайно бурный отклик за границей. В стране почти во всех социальных группах общества обозначились те или иные претензии к Хрущеву. Военным он срезал пенсии, а также слишком часто проводил сокращения армии. Держатели займов ставили ему в вину прекращение тиражей, забыв о том, что и подписка на займы с 1957 года не проводилась. Вспомнили денежную реформу, вернее, изменение курса рубля, кукурузу, разъединение обкомов партии, ликвидацию министерств, совнархозы. О недовольстве части творческой интеллигенции я уже говорил. Хотя и признавалась всеми заслуга в освобождении миллионов невинных от гнета, репрессий, клеветы, от страха. Для политического деятеля одного этого достаточно, чтобы оставить по себе добрую память. Однако она может быть устойчивой и глубокой только при объективной оценке роли и места личности в историческом процессе.

Прошло почти четверть века, а меня все занимает даже не сам факт происшедших тогда перемен, а до удивления простая «технология» их претворения в жизнь. Фактически ни партия, ни страна не услышали никаких аргументов, никаких серьезных обоснований — ни «про», ни «контра». Никаких дискуссий, горячих речей, никакой информации: в апреле кричали «ура», в октябре «долой». Мы так и не узнали, что хотел сказать Никита Сергеевич в час, когда решалась не только его личная судьба. Как же все-таки случилось, что люди, поддержавшие Хрущева в 1957-м, организовавшись вновь в 1964 году, свергли его? Поначалу в Хрущеве видели «своего»: партийного работника, прошедшего все ступени партийной лестницы, человека, избавлявшего от страха перед волнами сталинских репрессий, косивших аппарат с непредсказуемой жестокостью.

Находила поддержку открытость Хрущева, резкая критика им недостатков, стремление опереться на новые силы. Однако новаторский стиль принимался и понимался лишь до той поры, пока он шел пусть в обновленных, но сложившихся стереотипах. Чем сложнее становились задачи, чаще срывы, тяжелее ноша, тем активнее в душе бывших приверженцев Никиты Сергеевича накапливалось раздражение. Иным, не таким, как в начале 50-х, становился и сам Хрущев, и его окружение. С годами верхний аппарат партийного управления разбился на группы и группки. Амбиции и психологическая несовместимость рождали неприязнь друг к другу. Выйти на открытый спор с Хрущевым, провести демократичный Пленум ЦК, высказать критические замечания, потребовать смещения «Первого» перед лицом партии и народа заварившие кашу не посмели, испугались. И тогда самым надежным вариантом оказался тот знакомый уже сценарий, по которому действовали в 1957 году. С той разницей, что тогда в партии хорошо знали, как и что происходило наверху, за что идет сражение.

Пленум, освобождавший Хрущева, обошелся без единого выступающего. Подал реплику член ЦК Лесечко, в чем-то обвинял Хрущева. Его, по сути, не слушали. Все решилось за день до Пленума. А Пленум молча выслушал короткое выступление Суслова, отметившего, что в последние годы с Хрущевым стало трудно работать, что «культ Хрущева» мешает коллегиальному руководству, и, не вдаваясь в подробности, лишил Хрущева всех его постов.

В ту пору мне часто говорили, что о готовившемся смещении Хрущева было известно «всей Москве» летом, и странно, что я не слышал об этом. Наверное, все-таки не знали и не слышали многие. Хрущев верил в незыблемость своего авторитета, а скорее всего, в неспособность тех, кто был возле него, «поднять руку» на первую персону в партии. Расчет Игнатова получить за «услугу» повышение и вновь войти в верхнее руководящее ядро оказался неверным. На Пленуме ЦК его положение не изменилось к лучшему — он оставался на посту Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР. Спустя некоторое время Игнатов возглавил делегацию депутатов Верховного Совета в Бразилию. Там он тяжко заболел. Говорили, что в его организм попал какой-то странный микроб или вирус; спасти Игнатова не удалось. <...>

Нелегкий опыт накопило наше общество. Та буря, которая потрясает его сегодня,— буря очищения, это урок тем, кто думает, что можно избежать ответственности. Рано или поздно, как видим, никто ее не минует. Ни Сталин, ни Хрущев, ни Брежнев".

Смещение Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС и со всех занимаемых им постов произошло на октябрьском пленуме ЦК 1964 года (12-14 октября). Хрущев подписал заявление по собственному желанию со следующей формулировкой «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья». Это был уникальный случай, когда смещение главы государства прошло без кризиса в стране. Но кризис возник в другом – партия всеми силами держала власть, не пуская молодое поколение к управлению страной. Отсюда и ситуация, когда к 80-му году средний возраст Политбюро перевалил за 70 лет.

Что предшествовало смещению

Активная стадия заговор против Хрущева начала сформировываться в начале 1964 года. Во многом импульсов для этого послужила речь Никиты Сергеевича, в которой он подчеркнул, что действующая власть является возрастной и нужно в течение нескольких лет передать власть следующему поколению. После этого для таких людей, например, как Брежнев и Косыгин реально встал вопрос политического существования.

Второй импульс для заговора случился в сентябре 1964 года, когда Хрущев заявил, что в ноябре будет проведён очередной пленум ЦК, на котором будет подниматься кадровый вопрос, и будут производиться рокировки в правительстве. После этого Хрущёв отправился в отпуск: сначала в Крым, а затем в Пицунду. Оттуда его вызвали на экстренный Пленум, где и развернулись события.

Как происходило смещение

12 октября 1964 года было окончательно решено, что свержение Хрущева должно происходить, и для этого его нужно вызвать из отпуска в Пицунде. Примерно в 21:00 Брежнев позвонил Хрущеву и попросил того прилететь на следующий день на заседание центрального комитета партии, где якобы должны были обсуждаться вопросы о переходе на 8-летний план. Хрущёв согласился и подтвердил, что прибудет в Москву вместе с Микояном.

События 13 и 14 октября

13 октября в 15:00 началось заседание Политбюро, где ожидали прихода только Хрущева и Микояна. После того как Никита Сергеевич появился в зале и занял место председателя, заседание началось и первым слово взял Брежнев. Он первым взял слово и начал обвинять действующего руководителя партии в следующем:

• Создание культа личности.
• Оскорбление единомышленников и членов партии.
• Совмещение должностей.
• Разделение партии на промышленные и сельскохозяйственные составляющие.
• Ошибки в управлении страной.

Довольно показательным является ответ Хрущева на выступление Брежнева. Этот ответ наиболее четко подтверждает корыстность действие членов Политбюро, которые стремились не создать наилучшие условия для развития страны и деятельности партийного аппарата, а хотели сосредоточить всю полноту власти в своих руках.

К своему огорчению я возможно не замечал многих вещей, о которых говорил Брежнев. Но мне никто и никогда об этом не говорил. Если всё так, как он говорит, то нужно было мне об этом сказать, ведь я простой человек. Кроме того Вы все меня поддерживали долгие годы, говоря в том числе и с этих трибун, что я всё делаю правильно. Я воспринимал вас всех как единомышленников, а не как врагов. Что касается некоторых из обвинений, в частности о разделе партий на промышленную и сельскохозяйственную составляющую, то не я один решал эти вопросы. Вопрос обсуждался на Президиуме, а затем на Пленуме ЦK КПСС. Эта инициатива была одобрена в том числе и здесь присутствующими членами Политбюро. Если у вас так много вопросов ко мне, то почему вы их не задавали раньше? Разве это честно среди нас единомышленников? Что касается грубости и некорректность в моих высказываниях, то я приношу свои извинения.

Хрущёв Никита Сергеевич, из речи на Октябрьском пленуме 1964 года

Речь Хрущева ничего не изменила и процесс плавно шёлк его отстранению от руководства страной. Дальше рассмотрим основные выступления на заседание.

Из всех членов политбюро только Микоян выступил за Хрущева, а все остальные члены были против него. Это наилучшим образом доказывает, что смещение Хрущева было хорошо организованным и как минимум на заключительных его этапах в заговоре принимали участие все члены политбюро. За исключением только Микояна.

Передача власти

Шелест Петр Ефимович, в своей книге «Да не судимы будете» описывает как происходили дебаты о выборе нового руководителя Партии. Реальных кандидатов было 3: Брежнев, Косыгин и Подгорный. В современной историографии значимость этих людей располагается именно так, как они перечислены выше. Несмотря на это победу одержал Подгорный, которого поддержали на должность Первого секретаря ЦК КПСС. Но он от должности отказался, мотивируя это тем, что Брежнев моложе и так сложилось, что Брежнев должен занять этот пост . Это дословная цитата из книги одного из участников событий тех дней.

Брежнев на радостях пообещал вынести на заседание Политбюро вопрос о создании должности второго председателя ЦК (должность должен был занять Подгорный), но этот вопрос на повестке дня не стоял никогда. Почему? Многие люди, знавшие Брежнева, объясняют это тем, что он был крайне жадным до власти и не зотел делиться ни крупинкой ее. Поэтому смещение Хрущева он рассматривал как личную возможность, а не общественное благо.

Особенности свержения

Смещение Хрущева с занимаемых должностей в руководстве страны произошло по всем законам СССР. Это нужно четко понимать, поскольку это был уникальный прецедент, когда фактически Дворцовый переворот и смещения действующего лидера не привело к кризису в стране. В своей последней речи на Октябрьском пленуме ЦK КПСС Хрущев отметил, что это уникальный момент и партия впервые переросла своего руководителя. Это было верным лишь отчасти, поскольку к моменту своего отстранения Хрущев уже плохо контролировал Центральный комитет партии и жил в воображаемом мире, где был абсолютно уверен в собственном превосходстве над всеми.

Не случайно в сентябре 1964 года Хрущеву через его сына было доложено, что в стране готовится заговор против него. Большого внимания этой новости Никита Сергеевич не уделил, поскольку был абсолютно уверен, что члены Политбюро не смогут договориться между собой. Поэтому он спокойно отправился в отпуск, но из отпуска он уже вышел пенсионером и не руководителем страны.

Можно много говорить о причинах заговор против Хрущева, но фундамент для деятельности Брежнева, Подгорного и других заложил сам Никита Сергеевич. Дело в том, что с каждым годом он всё больше и больше отдалялся от региональных партийных лидеров. Общение и работу с ними он доверил Брежневу и Подгорному. Во многом именно этим фактом можно объяснить возросшую значимость этих двух людей на партийном уровне. В качестве демонстрации того, насколько это важный момент, хочу привести речь Хрущева, которую он произнес уже после своей отставки.

Каганович когда-то давал мне совет, чтобы каждую неделю я встречался с двумя или тремя секретарями обкомов и райкомов. Я этого не делал и судя по всему это моя самая большая ошибка.

Хрущёв Никита Сергеевич

14 октября Хрущев заявил, что он не будет бороться за власть и готов добровольно покинуть свой пост. В 11:00 дня началось совещание, на котором были выработаны основные концепции для предстоящего пленума:

1. Хрущёв подписывает заявление об отставке связи с преклонный возрастом и состоянием здоровья.
2. Запретить одному человеку занимать должность председатель секретаря партии и председателя Совета министров.
3. Избрать новым секретарем партии Брежнева, а председателем Совета Министров Косыгина.

В 18:00 начался пленум, на котором эти вопросы были окончательно утверждены. Доклад, который этому предшествовал, 2 часа зачитывал Суслов. После этого вопрос был окончательно решен. Хрущёв смещался со всех постов, отправлялся на пенсию, ему сохранялось финансовое содержание, а также предоставлялась должность в ЦK КПСС, но только номинальная: без фактической власти и права голоса.